Лишь маленькая речушка разделяла два города, схожие, как близнецы. Они лежали друг напротив друга вдоль извивающихся берегов, соединенные множеством мостов, а там, где берега реки почти соединялись, под ревнивыми взглядами обоих городов, каждую осень проходила: «Ярмарка штата Миннесота». Из-за преимуществ географического расположения и заоблачности высот, на которых находилось сельское хозяйство штата, ярмарка считалась одной из самых грандиозных в Америке. Громадные павильоны, в которых выставлялось зерно, скот и сельскохозяйственные машины; скачки, моторалли и автогонки; и даже аэропланы, которые и правда летали! На центральной аллее располагались новейшие аттракционы Кони-Айленда, бешено кружившие вас в пространстве, а также визгливо звеневшее браслетами танцевальное шоу в восточном стиле. И, наконец, как нечто среднее между серьёзным и пошлым, там устраивались грандиозные фейерверки! Кульминацией праздника была воспроизводившаяся во всех подробностях знаменитая битва при Геттисберге, разыгрывавшаяся на центральной площади каждый вечер.
На исходе тёплого сентябрьского дня двое пятнадцатилетних мальчишек, забитых под завязку едой и шипучкой, утомлённых восемью часами постоянного движения, с разочарованием вышли из аллеи автоматов — демонстрировавшиеся в кинетоскопах «Пикантные сцены в женском пансионе» и «Жизнь турецкого гарема» не стоили потраченных на них центов. Мальчик с красивыми тёмными глазами, в которых читалось стремление к лидерству, был — согласно глобальной подписи на его учебнике истории древнего мира — «Бэзил Дьюк Ли, дом 512, авеню Всех Святых, Сент-Пол, Миннесота, Соединённые Штаты, Северная Америка, Западное полушарие, планета Земля, Вселенная». Он был немного ниже ростом, чем его приятель, но казался выше, потому что носил короткие «детские» брюки, из которых, так сказать, «торчали» его ноги. А Рипли Бакнер неделю назад получил право носить настоящие брюки — длинные, «взрослые»! Это событие, такое простое и естественное, слегка ослабило задушевную дружбу между ребятами, которая была крепка последние несколько лет.
Всё это время Бэзил, яркая личность, был, так сказать, «главным партнёром» — и его обеспокоил сдвиг в отношениях, случившийся из-за каких-то двух футов синего сержа. Теперь Рипли Бакнер стал относиться к удовольствию появляться в компании Бэзила «на людях» с явным равнодушием. Длинные брюки сулили освобождение от остатков мальчишеской неполноценности, а компания того, кто, судя по коротким штанам, был всё ещё ребёнком, превращалась в нежелательное напоминание о том, сколь недавно произошёл его собственный метаморфоз. Он едва ли признался бы в этом и самому себе, но весь вечер с его стороны прослеживался недостаток расположения к Бэзилу и даже тенденция к снисходительным смешкам в его адрес. Бэзил остро почувствовал внезапно возникшую разницу положений. В августе семейный совет решил, что, несмотря на то, что осенью Бэзил отправляется учиться в пансион одного из восточных штатов, мальчик до «взрослых» брюк ещё не дорос. В качестве контраргумента за две недели он вырос на целых полтора дюйма, что не только упрочило его семейную репутацию «строптивого упрямца», но и вселило в него надежду на то, что склонить на свою сторону мать ему всё-таки удастся.
Выйдя из-под душного тента в зарево заката, ребята замешкались, с тоской и неким томлением разглядывая толпу, двигавшуюся туда и сюда по улице. Им вовсе не хотелось идти домой, потому что было ещё слишком рано, а торопиться было незачем; но зрелищами они уже были сыты по горло, так что хотели сменить тональность, мотив и темп. Неподалёку располагалась автостоянка — такой небольшой дворик — и не успел закончиться вялый обмен мнениями по поводу дальнейшего маршрута, как взгляды обоих ребят неожиданно упали на припаркованный маленький красный автомобиль. Он прижался к земле, словно приготовившись броситься вперёд, и казался олицетворением как скорости движения, так и пьянящей скорости жизни. Это был «Блатц Вайлдкэт», ставший вожделенной мечтой миллионов американских мальчишек на следующие пять лет. В нём, c выражением презрительного равнодушия, как того и требовало откидывающееся сидение, сидела незнакомая блондинка с кукольным личиком.
Мальчики уставились на неё. Она окинула их быстрым взглядом, а затем вернулась к своему прежнему занятию: откинулась на сиденье и стала надменно глядеть в небо. Мальчики обменялись взглядами, но не сделали ни единого движения. Они смотрели на девушку; лишь почувствовав, что их взгляды даже им самим стали казаться чересчур пристальными, они, наконец, опустили глаза и стали разглядывать остальные машины.
Через несколько минут появился молодой человек с порозовевшим лицом и светло-рыжими волосами, одетый в жёлтый костюм, в жёлтой шляпе и жёлтых перчатках. Он сел в машину, последовала серия ужасных хлопков, а затем с размеренным «топ-топ-топ» из-под приоткрытого капота донёсся нахально бьющий и вибрирующий звук, похожий на звук барабана. А потом и машина, и девушка, и молодой человек (в котором они узнали Спида Пэкстона) тихо и плавно скрылись за поворотом.
Бэзил и Рипли развернулись и задумчиво побрели обратно к центральной аллее. Они знали, что Спид Пэкстон был, в сущности, одним из тех, кого «за глаза» все зовут «тихий ужас»: он был диким и избалованным сынком местного пивного магната; но сейчас они ему завидовали: умчаться на закате в такой колеснице, туда — в таинственное молчание ночи… И загадочная девушка с кукольным личиком сидела рядом с ним… Наверное, именно эта зависть и побудила их окликнуть выходившего из тира высокого юношу их возраста.
— О, Эл! Эй, Эл! Погоди!
Элвуд Леминг обернулся и остановился. Из всех мальчишек городка он считался самым «разбитным» — пил пиво, общался с шофёрами и был очень худ оттого, что слишком много курил. В его полуприкрытых глазах пылко приветствовавшие его мальчики прочли всю тяжесть мудрости человека, познавшего мир.
— Здорово, Рип! Давай лапу, Рип! Здорово, Бэзил, старина! Давай лапу!
— Какие планы, Эл? — спросил Рипли.
— Никаких. А у вас?
— Никаких.
Элвуд Лемминг, казалось, что-то обдумывал, всё так же прищурившись. Наконец он решительно клацнул зубами.
— Ну, что ж… Попробуем снять девчонок? — предложил он. — Тут просто море шикарных пташек.
Рипли и Бэзил одновременно шумно сглотнули. Год назад они были шокированы, узнав, что Элвуд побывал на стрип-шоу в клубе «Стар», — и вот, здесь и сейчас, он открывает им дверь в свою шикарную, летящую на полной скорости, жизнь. Недавно обретённая «взрослость» обязывала Рипли поддерживать образ «настоящего мужчины».
— Я готов, — заявил он с жаром. И посмотрел на Бэзила.
— И я готов, — пробормотал Бэзил.
Рипли улыбнулся. Но улыбка вышла скорее нервной, чем насмешливой.
— Может, сначала немного подрастёшь, а, Бэзил?
И посмотрел на Элвуда, ища одобрения.
— Лучше постой рядом с нами и посмотри, пока не станешь настоящим мужчиной.
— Притухни! — оборвал его Бэзил. — Интересно, ты сам-то давно надел длинные штаны? По-моему, неделю назад?
Но он понимал, что его и этих двоих разделяла пропасть, — ну, если не пропасть, то небольшое ущелье уж точно, — и он пошёл позади, чувствуя себя обузой.
Бросая быстрые взгляды справа налево, всем своим видом показывая, что он — стреляный воробей, Элвуд Леминг шёл впереди. Несколько пар прогуливавшихся девушек встретили его уверенный, по-мужски оценивающий взгляд и ободряюще улыбнулись, — но все они были отбракованы как слишком толстые, некрасивые или недостаточно «коммуникабельные». В один и тот же момент ребята заметили парочку, фланировавшую чуть впереди, — и тут же прибавили шагу. Элвуд — самоуверенно, Рипли — нервничая, но притворяясь уверенным в себе. А Бэзил неожиданно для самого себя оказался в тисках дикого возбуждения.
Они поравнялись с девушками. У Бэзила в горле словно застрял комок. В глазах потемнело, он ничего не видел. Вдруг до него донёсся голос Элвуда:
— Привет, девчонки! Какие планы на вечер?
Позовут ли они полицию? Не покажется ли неожиданно из-за угла мама Рипли или его мама?
— Привет, детишки!
— Куда идёте, девчонки?
— Никуда.
— Ну, тогда пошли вместе.
Затем они подошли поближе друг к другу. Бэзилу стало легче: он обнаружил, что девушки были примерно их возраста. Обе были симпатичные, с гладкой кожей и накрашенными губами; волосы были высоко зачёсаны, как у взрослых дам. Одна из них ему сразу понравилась: она была застенчива и говорила тише, чем подружка. Бэзил остался доволен, когда Элвуд взял за руку ту, что посмелее, оставив ему с Рипли тихоню.
Начали зажигаться первые вечерние огни; толпа немного уменьшилась, и пустые проходы между рядами наполнились запахами попкорна, жареного арахиса, патоки, пыли и жарящихся венских колбасок, вкупе с отнюдь не неприятными обертонами запахов животных и сена. Колесо обозрения, всё расцвеченное вечерними огнями, неторопливо поворачивалось в сумерках; несколько пустых вагончиков американских горок грохотали где-то наверху. С наступлением вечера исчезло дневное тепло, и в воздухе воцарился бодрящий ветерок северной осени.
Они гуляли. Бэзил чувствовал желание заговорить с девушкой, но не мог придумать ничего подходящего. Кроме того, он никак не мог перенять ту многозначительную и уверенную манеру разговаривать, которой в совершенстве владел Элвуд Леминг, — тот говорил так, словно совершенно случайно обнаружил родство и вкусов, и сердец. Чтобы хоть как-то нарушить полное молчание — потому что вклад в разговор со стороны Рипли выражался лишь в периодических взрывах глупого хихиканья, — Бэзил притворился страшно заинтересованным происходящим вокруг и разразился целой серией комментариев.
— Тут где-то есть шестиногий телёнок. Вы его видели?
— Нет.
— По-моему, это недалеко от моторалли. Вы туда не ходили?
— Нет, не ходила.
— Смотрите! Начинают наполнять воздушный шар! Интересно, во сколько начнётся фейерверк?
— А вы смотрели фейерверки?
— Нет, я только сегодня собрался посмотреть. А вы?
— Ах, я смотрела каждый вечер. Мой брат там работает, помогает зажигать петарды.
— Ого!
Он подумал о том, что её брата, вероятно, не оставила бы равнодушным весть о том, что сестрёнку «сняли» какие-то незнакомцы. Но куда больше его интересовало другое: чувствует ли она себя так же глупо, как и он? Кажется, уже было поздно, а ведь он обещал быть дома никак не позже половины восьмого — иначе завтра ему не разрешат пойти гулять! Он догнал Элвуда.
— Эй, Эл, куда мы идём? — спросил Бэзил.
Элвуд повернулся к нему и подмигнул.
— Мы собираемся покататься на «Старой мельнице».
— Ого!
Бэзил бросился обратно, увидев, что за время его отсутствия Рипли и девушка взялись за руки. Он почувствовал укол ревности и осмотрел девушку ещё раз, повнимательнее — и нашёл её ещё прекрасней, чем на первый взгляд. Её глаза, большие, тёмные и глубокие, казалось, стали ещё больше и заблестели в свете разгоравшейся над головами иллюминации; в них читалось свежее, как ночь, волнение. Он хотел взять её за другую руку, но было слишком поздно; она и Рипли уже вместе над чем-то смеялись; лучше сказать, смеялись просто так. Она спросила его, над чем это он всё время смеётся, а он опять захихикал в ответ. Затем они принялись весело хихикать вместе.
Бэзил с отвращением посмотрел на Рипли.
— За всю свою жизнь не слышал более глупого смеха! — сказал он с разражением.
— Правда? — фыркнул Рипли Бакнер. — Неужели, малыш?
От смеха он согнулся вдвое, и девушка тоже засмеялась. Слово «малыш» подействовало на Бэзила, словно струя холодной воды. Он кое о чём забыл от волнения — как пустившийся бежать калека, забывает о своей хромоте.
— Ты думаешь, что ты такой взрослый? — воскликнул он. — А где ты взял штаны? А? Скажи, где взял штаны?
Он собирался выдать нечто смачное и уже почти сказал: «Ведь это штаны твоего папочки!», когда вспомнил, что папа Рипли, как и отец Бэзила, умер.
Парочка впереди подошла ко входу «Старой мельницы» и остановилась, поджидая их. Как раз начинался очередной сеанс, и полдюжины лодок, слегка покачиваясь на волнах искусственной речки, бились о деревянный причал. Элвуд с девушкой сели на переднее сиденье, и его рука немедленно обвила её руку. Бэзил помог другой девушке сесть на заднее сиденье и сам сел рядом, но, удручённый, даже не сопротивлялся, когда между ними втиснулся Рипли.
Они отчалили, немедленно попав в длинный, тёмный коридор, невидимые стены которого отзывались эхом на каждый звук. Где-то далеко впереди, из другой лодки, слышалось пение; голоса были еле слышны, и это казалось очень романтичным. Чем ближе они подплывали, тем таинственнее становилось пение, потому что канал петлял, а лодки проходили почти рядом, разделённые невидимой вуалью.
Трое мальчишек вопили и кричали, и Бэзил пытался хотя бы в этом превзойти Рипли в глазах девушки, но через несколько мгновений все, кроме него, утихли, и не было вокруг других звуков, кроме звуков редких ударов лодки о деревянные бортики канала; даже не глядя, он знал, что Рипли удалось обнять девушку.
Они вплыли в красное зарево: это была сцена Ада, с ухмыляющимися демонами и пылающими бумажными кострами; он обнаружил, что Элвуд и его девушка сидели рядом, касаясь друг друга щеками, — затем огни погасли, и стали видны тёмные, как бы полированные, пятна на воде, и снова мимо них шла поющая лодка, то ближе, то дальше. На некоторое время Бэзил притворился, что у него возник жгучий интерес к той, другой, лодке, и начал шумно приветствовать её пассажиров, благо они проплывали вблизи. Затем он обнаружил, что лодку можно было без особых усилий раскачать, и это убогое развлечение продолжалось до тех пор, пока Элвуд Леминг не повернулся к нему и не крикнул, не скрывая раздражения:
— Эй! Ты что творишь?
Наконец, они подплыли к выходу, и парочки разделились. Жалкий неудачник Бэзил выпрыгнул из лодки на берег.
— Давайте купим билеты и прокатимся ещё раз! — воскликнул Рипли.
— Только без меня, — сказал Бэзил с напускным равнодушием. — Пора домой!
Рипли торжествующе засмеялся. Девушка к нему присоединилась.
— Ну, пока, малыш! — весело крикнул Рипли.
— Заткнись! Пока, Элвуд!
— Пока, Бэзил.
Лодка вновь отчалила; руки снова легли на плечи девушек.
— Пока, малыш!
— Пока, балбес! — крикнул Бэзил. — Где ты взял штаны? А? Где ты взял штаны?
Но лодка уже исчезла в тёмной пасти тоннеля, оставив Бэзилу лишь эхо насмешек Рипли.
Во все времена мальчишкам хочется поскорее стать взрослыми. И иногда они заявляют вслух о своем нетерпении расстаться с остатками детства, хотя всё остальное время они более чем довольны быть просто мальчишками, выражая это действиями, а не словами. И Бэзилу иногда хотелось быть постарше, но только на «чуть-чуть» — не больше. Взрослые брюки не были для него так уж важны: ему, конечно, хотелось бы одеваться «как взрослые», но эта деталь костюма не обладала в его глазах такой романтической привлекательностью, как, скажем, форма футболиста, или офицера, или шёлковый цилиндр и накидка, в которых благородные грабители из комиксов имеют обыкновение красться по ночным улицам Нью-Йорка.
Но на следующее утро длинные брюки превратились в предмет первой необходимости. Без них он был отрезан от своих сверстников, смеявшихся над «мальчуганом», который до сих пор был их вожаком. Тот факт, что вчера вечером какие-то «пташки» предпочли ему Рипли, не имел для него особого значения; но Бэзил был настоящим спортсменом, и дух соперничества не позволял ему закрыть глаза на то, что его вызвали на поединок как раз в тот момент, когда одна из его рук была крепко привязана за спиной: это было нечестно. Он чувствовал, что нечто подобное обязательно повторится и в школе, — и это было невыносимо! За завтраком, волнуясь, он завёл на эту тему разговор.
— Но, Бэзил, — изумлённо возразила мама, — тебе ведь было всё равно, когда мы обсуждали это на семейном совете!
— Они мне необходимы, — заявил Бэзил. — Я лучше умру, чем отправлюсь в школу без брюк.
— Мне кажется, не стоит говорить глупости!
— Это правда: лучше умереть! Если у меня не будет длинных брюк, я не вижу никакого смысла ехать в школу.
Всё это было высказано столь эмоционально, что видение его кончины по-настоящему встревожило мать.
— Давай сейчас же прекратим этот глупый разговор. Сиди и ешь свой завтрак. Потом можешь пойти и купить себе пару брюк в «Бартон Ли».
Успокоенный, но не совсем — ведь исполнение желаний не терпит отсрочек — Бэзил мерил шагами комнату. Затем последовало страстное заявление:
— Парень без длинных брюк — как без рук. — Фраза ему понравилась, и он её усилил:
— Парень без длинных брюк — как человек без обеих рук! Лучше умереть, чем ехать в школу…
— Бэзил, перестань так говорить. Тебя просто кто-то дразнит!
— Меня никто не дразнит, — с негодованием отверг он мамино предположение, — никто!
После завтрака горничная позвала его к телефону.
— Это Рипли, — раздался неуверенный голос. Бэзил воспринял этот факт довольно прохладно. — Ты не обижаешься на меня из-за вчерашнего? — спросил Рипли.
— Я? Нет! Кто сказал, что я обиделся?
— Никто. Слушай! Мы, все вместе, собираемся вечером пойти на фейерверк.
— Ну и? — голос Бэзила был всё так же холоден.
— Так вот. Одна из девчонок — та, что была с Элвудом — сказала, что у неё есть сестра, которая даже красивее, чем она сама, и что она позовёт её с нами, для тебя. Мы решили ехать к восьми, потому что фейерверк всё равно раньше девяти не начнётся.
— И что мы будем делать?
— Ну, можно опять прокатиться на «Старой мельнице». Вчера мы катались ещё три раза!
На мгновение воцарилась тишина. Бэзил посмотрел, закрыта ли дверь в комнату мамы.
— Ты поцеловал свою? — прошептал он в телефон.
— Ну конечно! — и по проводу прошелестел смешок. — Слушай, Эл собирается ехать на машине. Мы заедем за тобой в семь.
— Ладно, — согласился Бэзил, и добавил: — Мне сегодня ещё нужно брюки купить, так что давай…
— Да? — Бэзилу снова послышался смешок. — Ну, ладно, будь готов к семи!
В десять часов Бэзил встретился с дядей в магазине одежды «Бартон Ли» и почувствовал угрызения совести из-за причинённых родне забот и трат. По совету дяди он выбрал два костюма: ежедневный, тёмно-шоколадного цвета, и выходной, тёмно-синего. Костюмы нужно было немного подогнать по фигуре, но один должны были доставить Бэзилу сегодня к вечеру, без всяких задержек.
Вполне искреннее раскаяние в нанесении таких больших убытков семье заставило его сэкономить на трамвайном билете и пойти домой пешком. Проходя по Крест-авеню, он замедлил шаг, увидев высокий пожарный гидрант, установленный перед домом Ван-Шеллингеров. Ему внезапно пришло в голову, что вряд ли когда-нибудь ещё ему доведётся выполнить этот мальчишеский обряд: отныне всю свою оставшуюся жизнь он будет ходить, как и все остальные взрослые люди, в длинных брюках. Чтобы сказать детству «последнее прости», он перепрыгнул через гидрант два раза и сосредоточенно приготовился к третьему прыжку, когда из-за угла вывернул лимузин Ван-Шеллингеров и остановился перед парадной дверью.
Послышался голос:
— Эй, Бэзил!
С гранитного портика второго по величине в городе особняка к нему устремился нежный взгляд, полускрытый шапкой золотых локонов.
— Здравствуйте, Глэдис.
— Подойдите на минутку, Бэзил!
Он повиновался. Глэдис Ван-Шеллингер была на год моложе Бэзила; она была уравновешенной, хорошо воспитанной девушкой, которая — по местной традиции — в будущем должна была выйти замуж в одном из восточных штатов. Её воспитывала гувернантка, играть ей позволялось только дома с несколькими избранными девочками (и лишь иногда — в гостях у подружек); в общем, той свободы, что была у всех детей в городках на Среднем Западе, у неё никогда не было. Ей никогда не дозволялось ходить на двор Уортонов, где по вечерам играли все остальные дети.
— Бэзил, я хочу вас спросить: не собираетесь ли вы вечером на ярмарку?
— Ну да, конечно, собираюсь!
— Хотите пойти с нами и посмотреть фейерверк из нашей ложи? Я вас приглашаю.
На мгновение он задумался. Ему хотелось принять приглашение, но что-то заставило его отказаться от гарантированного удовольствия ради дальнейшего поиска довольно абстрактных приключений, которые — если бы он оценил их трезво — вовсе его не интересовали!
— Я не смогу. Мне очень жаль… Но я действительно не смогу…
По лицу Глэдис пробежала тень досады.
— Да? Ну, ладно… Тогда я приглашаю вас как-нибудь зайти ко мне в гости, Бэзил. Через несколько недель я уезжаю в школу, на восток.
Недовольный собой, он пошёл дальше по улице. Глэдис Ван-Шеллингер никогда не была его девушкой — и ничьей девушкой, — но тот факт, что они в одно и то же время отправлялись учиться, вызвал у Бэзила некое чувство родства, как будто их двоих ожидало какое-то очаровательное приключение на востоке, и это было предопределено свыше, невзирая на тот факт, что её родители были богаты, а его родители всего лишь обладали кое-какими средствами. Он жалел о том, что не сможет сидеть рядом с ней в её ложе сегодня вечером.
В три часа Бэзил, читавший наверху «Малиновый свитер», принялся внимательно прислушиваться к каждому звонку в дверь. Он выбегал на лестницу, перегибался через перила и спрашивал:
— Хильда, это не костюм привезли?
В четыре, разочарованный её равнодушием, медлительностью и полным отсутствием сознания важности грядущего события, он переместился вниз и стал открывать дверь сам. Но никто не шёл. Он позвонил в «Бартон Ли» и получил ответ от чрезвычайно занятого клерка:
— Вы получите этот костюм. Я гарантирую, что вы его получите!
Но он не очень доверял обещанию клерка и поэтому вышел на крыльцо, внимательно разглядывая улицу в поисках фургона с надписью «Бартон Ли» на боку.
Мама пришла домой в пять.
— Наверное, им пришлось слишком много перешивать, — предположила она и ободрила: — Но они наверняка доставят его завтра утром.
— Завтра утром! — трагически повторил Бэзил. — Костюм мне нужен сегодня вечером!
— Ну, на твоём месте я бы ещё не теряла надежды. Магазины закрываются в половине шестого.
Бэзил бросал взволнованные взгляды на улицу. Затем взял своё кепи и побежал за угол, к остановке трамвая. Но предусмотрительность заставила его через мгновение вернуться.
— Если они его принесут, пока меня не будет, обязательно забери и распишись вместо меня, — проинструктировал он мать. Настоящий мужчина должен предусмотреть всё!
— Хорошо, — сухо пообещала мама, — так и сделаю.
Дорога заняла больше времени, чем он предполагал. Ему пришлось ждать трамвая, и когда он добежал до «Бартон Ли», то с ужасом увидел, что двери уже заперты, а окна закрывают на ночь железными решётками. Он заметил последнего клерка, выходившего на улицу, и стал сбивчиво объяснять своё дело. Но клерк о нём ничего не знал… Не был ли Бэзил мистером Шварцем?
Нет, Бэзил не был мистером Шварцем. После взволнованной речи, в которой он попытался убедить клерка в том, что, кто бы ни пообещал ему костюм, этот человек должен быть немедленно уволен, Бэзил в отчаянии побрёл домой.
Нет, не пойдёт он на ярмарку без костюма — он вообще никуда не пойдёт! Он останется дома, а более удачливые ребята пойдут гулять по ярко освещенной центральной аллее. Таинственные девушки, юные и беспечные, будут скользить с ними в чарующей темноте «Старой мельницы», но из-за тупости, эгоизма и бесчестности клерка из магазина одежды Бэзила там не будет. Через сутки или около того ярмарка закроется — закроется навсегда! — и те девушки, самые желанные из всех существующих, та сестра, про которую говорят, что она прекраснее всех, — исчезнут из его жизни навсегда! Они будут уезжать в «Блатц-Вайлдкэтах», исчезая в лунном свете навсегда — без Бэзила, целующего их. Да, отныне всю свою жизнь он будет лишь оглядываться назад с бесконечным сожалением — хотя по плану надо было ещё прийти и сказать клерку: «Смотри, что ты со мной сделал!». Как и большинство из нас, он не думал о том, что в будущем его ждёт ещё множество желаний ничуть не менее сильных, тем те, что обуревают его сейчас.
Он пришёл домой; свёрток ещё не доставили. Разочарованный и мрачный, он бродил по дому, едва соизволив в половине седьмого спуститься к обеду. Он молчал, положив локти на стол.
— Не хочешь есть, Бэзил?
— Нет, спасибо, — рассеяно произнёс мальчик, думая, что ему что-то предложили.
— До школы осталось целых две недели. Так почему же ты принялся грустить уже сейчас…
— Да при чём здесь это? Я не хочу есть, потому что у меня весь день болит голова!
К концу трапезы его отсутствующий взгляд сфокусировался на пироге, и он равнодушно, как лунатик, съел три кусочка.
В семь он услышал звуки, которые должны были предварять волнующий романтический вечер.
На улице остановился лимузин Леминга, и через секунду Рипли Бакнер позвонил в дверной колокольчик. Бэзил обречённо встал.
— Я открою, — сказал он Хильде. И затем, со вселенским укором, маме: — Я выйду на минутку. Просто хочу им сказать, что не смогу поехать сегодня на ярмарку.
— Но ведь ты можешь, Бэзил! Не говори глупости! Из-за такой ерунды…
Он едва её слышал. Открыв дверь, он оказался лицом к лицу с Рипли, стоявшим на ступеньках. Внизу стоял большой старый лимузин Леминга, дрожавший в свете полной луны.
Пам-пам-пам! На улицу выехал фургон доставки «Бартон Ли». Пам-пам! Из него выскочил человек, привязал лошадь, побежал по улице, свернул, свернул ещё раз и направился к ним с длинной картонной коробкой в руках.
— Подожди меня минутку! — заорал Бэзил. — Мы ведь никуда не опаздываем? Я оденусь в библиотеке. Пожалуйста, будь другом, подожди минутку!
Он вышел на крыльцо.
— Эй, Эл! Мне только что привез… только нужно переодеться! Пожалуйста, подождите минутку!
Огонёк зажжённой сигареты закраснел в темноте, и Эл что-то сказал шофёру; машина, шумно фыркнув, перестала дрожать, и в небе неожиданно показались звёзды.
И снова ярмарка — но совсем другая, как лучезарный вечерний образ девушки, совсем не похожий на её дневной облик. Из картонных балаганов и гипсовых дворцов исчезла начинка, осталась лишь форма. Обрамлённая огнями, эта форма облекала всё в таинственные и восхитительные образы, и люди, прогуливавшиеся по паутине маленьких Бродвеев, тоже становились частью этой картины, когда их еле видные лица поодиночке и группами возникали из полутьмы.
Мальчики торопились на свидание и нашли девушек в глубокой тени «Храма пшеницы». Едва соединились тени, как Бэзил почувствовал, что что-то не так. Его осторожный взгляд перебегал с лица на лицо; когда его представили всем присутствующим, он осознал ужасную правду: младшая сестра оказалась блёклым и коренастым страшилищем, похожим на курицу, спрятавшуюся под толстым слоем дешёвой розовой пудры. Она непрестанно кривила свой безобразный и бесформенный рот, мучительно пытаясь изобразить очаровательную улыбку.
До ошеломленного Бэзила едва донеслись слова девушки Рипли:
— Даже не знаю, можно ли мне с вами идти? Я уже договорилась о свидании с другим парнем. Мы только сегодня познакомились!
Ёрзая, она глядела то туда, то сюда, а Рипли в тревожном изумлении пытался взять её за руку.
— Дайте мне руку, — настаивал он, — разве не я первым назначил вам свидание?
— Но я же не знала, придёте вы или нет, — упрямо повторяла она.
Элвуд и сёстры тоже стали её умолять не разрушать компанию.
— Возможно, я соглашусь прокатиться на колесе обозрения, — с неохотой сказала она, — но не на «Старой мельнице»! А то тот парень обидится.
Уверенность Рипли пошатнулась от такого удара, он даже рот разинул; его рука отчаянно пыталась захватить руку девушки. Бэзил стоял, бросая быстрые, мучительно-вежливые взгляды на свою девушку. Иногда, с выражением бесконечного укора, он поглядывал на остальных. Из всей компании один только Элвуд был удовлетворён создавшимся положением.
— Пойдёмте на колесо обозрения, — с нетерпением предложил он, — не можем же мы здесь стоять всю ночь!
Когда они покупали билеты в балаганчике, строптивая Оливия — так её звали — опять начала колебаться, нахмурившись и оглядывая толпу так, словно всё ещё надеялась на внезапное появление соперника Рипли.
Но когда устремившиеся вверх кабинки вновь опустились вниз, она позволила уговорить себя прокатиться ещё раз, и три парочки, вместе со своими заботами, вновь медленно поднялись в воздух.
Когда кабинка поднялась вверх, следуя по воображаемой колее в небе, Бэзилу пришло в голову, что он получил бы гораздо больше удовольствия, оказавшись здесь в другой компании — или даже совсем один. Внизу новым разнообразием красок мерцала ярмарка; там, на краю огней, которые уменьшались, становясь едва заметными, темнота казалась мягкой на ощупь. Но он был не способен причинить боль тому, кого считал низшей кастой; через некоторое время он повернулся к девушке, сидевшей рядом с ним.
— Вы живёте в Сент-Поле или в Миннеаполисе? — завёл он светскую беседу.
— В Сент-Поле. Я учусь в школе №7.
И тут она неожиданно придвинулась к нему.
— Держу пари — ты парень не промах! — ободрила она его.
Он обнял её за плечи и обнаружил, что они были тёплыми. Они опять поднялись в самую высокую точку окружности колеса, и над их головами протянулось небо, а затем они вновь начали падать вниз, через порывы музыки, доносившейся из переносных каллиоп. Из осторожности отвернувшись, Бэзил прижал девушку к себе. А когда они опять поднялись наверх, в темноту, он склонился и поцеловал её в щеку.
Прикосновение взволновало его, но краешком глаза он всё время видел лицо девушки, — и был полон благодарности к гонгу, пробившему вовремя и возвестившему, что катание окончено.
Едва три парочки вышли из-за ограды аттракциона, как Оливия прямо-таки взвизгнула от радости:
— Вон он! — кричала она. — Это Билл Джонс, с которым мы сегодня познакомились! Тот парень, с которым у меня свидание!
К ним приближался юноша, выступавший важно, словно цирковой пони, и вертевший с ловкостью настоящего тамбурмажора небольшую бамбуковую тросточку. Под ничего не говорящим псевдонимом мальчики узнали своего приятеля и ровесника — и это был не кто иной, как несравненный Хьюберт Блэр!
Он подошел поближе. Он поприветствовал всех дружелюбным хихиканьем. Он снял своё кепи, подбросил его вверх, поймал и с весёлой улыбкой надел козырьком набок.
— Как мило! — сказал он Оливии. — Я жду тебя здесь уже пятнадцать минут.
Он притворился, что хочет ударить её тросточкой; она радостно захихикала. Хьюберта Блэра все четырнадцатилетние девушки и даже определённый тип инфантильных взрослых женщин всегда находили неотразимым. Он был прекрасно сложён, его фигура находилась в постоянном грациозном движении. У него был весёлый, «пикантный», носик; он обезоруживающе смеялся и питал склонность к хитроумной лести. Когда он достал из кармана карамельку, положил её на лоб, стряхнул и поймал ртом, любому стороннему наблюдателю стало бы ясно, что Рипли уже было суждено более не видеть Оливии — по крайней мере, сегодня.
Все были настолько зачарованы, что никто и не заметил, как в глазах Бэзила сверкнул луч надежды; с грациозным коварством благородного грабителя он сделал четыре быстрых шага назад, проскользнул сквозь щель в парусине тента и исчез в пустынных помещениях павильона сельскохозяйственных машин. Очутившись в безопасности, Бэзил расслабился и, вспомнив, как смешно выглядел Рипли при неожиданном появлении Хьюберта Блэра, согнулся вдвое от весёлого смеха.
Через десять минут в дальней части ярмарки какой-то юноша осторожно, но проворно, прокладывал себе дорогу в толпе, направляясь поближе к фейерверкам и размахивая в такт своим шагам только что купленной бамбуковой тросточкой. Несколько девушек взглянули на него с интересом, но он надменно прошёл мимо. Он немного устал от людей, но усталость скоро растворилась в шуме жизни. Он просто шел и наслаждался своими длинными штанами.
Он купил самый дешёвый билет и, ища своё место, пошёл вместе с толпой вокруг арены. Солдаты в форме армии северян передвигали орудие, готовясь к инсценировке битвы при Геттисберге. Он остановился, чтобы на них поглазеть, и услышал, как из ложи сзади его окликнула Глэдис Ван-Шеллингер:
— Эй, Бэзил! Идите к нам!
Он развернулся. Войдя в ложу, Бэзил обменялся любезностями с мистером и миссис Ван-Шеллингер и был представлен всем остальным как «мальчик Элис Рейли». Стул для него был поставлен прямо перед стулом, на котором сидела Глэдис.
— Бэзил, — покраснев, прошептала она, — правда, здесь очень весело?
Определённо, так оно и было! Он почувствовал, как его вдруг накрыла волна морального превосходства. В этот момент ему стало непонятно, как это раньше он мог предпочесть общество тех — обыкновенных — девчонок?
— Бэзил, правда, здорово, что мы едем на восток? Может, мы даже поедем одним и тем же поездом?
— Было бы здорово, — вежливо согласился он. — Сегодня я купил себе длинные брюки. Пришлось их купить из-за школы.
Одна из находившихся в ложе дам наклонилась к нему.
— А я знакома с твоей мамой, — сказала она. — И очень хорошо знаю одного твоего друга. Я — тётя Рипли Бакнера.
— Очень рад знакомству.
— Рипли такой приятный мальчик! — просияла миссис Ван-Шеллингер.
Как только вслух было произнесено имя, появился и его обладатель. На пустой и ярко освещённой арене появилась небольшая безобразная процессия — нечто вроде шоу лилипутов на тему о весёлой разгульной жизни. Во главе маршировали Хьюберт Блэр и Оливия. Хьюберт, как тамбурмажор, размахивал в воздухе своей тросточкой под аккомпанемент визгливого смеха Оливии. Следующими шли Элвуд Леминг и его юная дама, и шли они так близко друг к другу, что шаги давались им с огромным трудом, так как они практически сдавили друг друга в объятиях. Бесславным завершением процессии служили Рипли Бакнер и недавняя подружка Бэзила, соперничавшая с Оливией в несдержанности издаваемых звуков.
Как зачарованный, Бэзил уставился на Рипли: лицо Рипли любопытнейшим образом менялось. Мгновение — и он с глупым ржанием подхватывал основную тональность процессии; ещё мгновение — и на лице застывала страдальческая гримаса, словно он сомневался, что вечер удался…
Процессия привлекла к себе значительное внимание — такое значительное, что не только Рипли, прошедший в четырех футах от ложи, понял, на ком сфокусированы взгляды её обитательниц. Объект пристального внимания не мог слышать, как в ложе раздался общий шумный вздох и её обитательницы приступили к гневным перешёптываниям.
— Какие забавные девчонки! — сказала Глэдис. — А тот мальчик впереди — это Хьюберт Блэр?
— Да.
Из-за спины до Бэзила донесся обрывок разговора: «… и завтра его мать обязательно об этом узнает!».
Пока Рипли находился у всех на виду, Бэзил испытывал за него мучительный стыд, но внутри у него тут же поднялась новая волна морального превосходства — ещё сильнее, чем предыдущая. Бэзил был бы совершенно счастлив, если бы не понимал, что из-за этого инцидента мама Рипли может не позволить сыну отправиться в школу. А спустя несколько минут и это стало казаться вполне терпимым… Но в душе Бэзил был вовсе не злой. Просто естественная жестокость его вида по отношению к погибающим еще не успела прикрыться лицемерием — вот и всё.
В треске выстрелов, под мелодии «Дикси» и «Усеянного звёздами стяга», битва при Геттисберге подошла к концу. Выходя из ложи к припаркованным невдалеке машинам и повинуясь внезапному импульсу, Бэзил подошёл к тётушке Рипли.
— Я думаю, что будет ошибкой рассказывать об этом маме Рипли. Он не хотел никому причинить вреда. Он…
Всё еще возмущенная, она направила на него холодный снисходительный взгляд.
— Я поступлю так, как сочту нужным, — отрезала она.
Он нахмурился. Затем развернулся и сел в лимузин Ван-Шеллингеров.
Сидя рядом с Глэдис на откидном сидении, он вдруг подумал, что любит её. Его рука изредка прикасалась к её руке. Он почувствовал, что то, что они оба едут в школу, как-то связало и объединило их.
— Не могли бы вы зайти ко мне завтра? — начала она разговор. — Мамы не будет дома, и она сказала, что я могу пригласить, кого захочу.
— Хорошо.
Когда машина замедлила ход у дома Бэзила, Глэдис быстро наклонилась к нему.
— Бэзил…
Он ждал. Он чувствовал её тёплое дыхание на своей щеке. Ему хотелось, чтобы она поторопилась — иначе, когда двигатель замолкнет, её родители, дремавшие на заднем сидении, услышат то, что она сейчас скажет. В тот момент она казалась ему прекрасной; обычно она навевала на него лёгкую скуку, но это более чем компенсировалось изысканной нежностью и великолепной роскошью её жизни.
— Бэзил… Бэзил, когда вы придете завтра… Не могли бы вы привести с собой Хьюберта Блэра?
Шофёр открыл дверцу, мистер и миссис Ван-Шеллингер проснулись. Выйдя из машины на тротуар, Бэзил стоял и глубокомысленно смотрел на отъезжающую машину, пока та не скрылась за поворотом.
Оригинальный текст: A Night At The Fair, by F. Scott Fitzgerald.