Ф. Скотт Фицджеральд
Тень пленённая


Бэзил Дьюк Ли закрыл за собой входную дверь и включил свет в столовой. Со второго этажа донесся сонный голос матери:

– Это ты, Бэзил?

– Нет, мама, это грабитель!

– Мне кажется, что пятнадцать лет – не совсем тот возраст, когда можно запросто возвращаться домой в полночь!

– Мы зашли в лавку Смита выпить содовой.

Всегда, когда на Бэзила сваливалась какая-нибудь новая обязанность, ему говорили, что ему «уже почти шестнадцать»; когда же речь заходила о каких-нибудь льготах, ему всегда было «всего лишь пятнадцать».

Сверху донеслись шаги, и миссис Ли в пеньюаре спустилась на один пролет по лестнице.

– Понравилась ли вам с Рипли пьеса?

– Да, очень.

– И о чем она?

– Да так, про одного человека. Самая обыкновенная пьеса.

– А название-то у неё было?

– «Вы масон?»

– Ясно. – Она замешкалась, пристально вглядываясь в его настороженное и напряженное лицо, удерживая его тем самым на месте. – Ты пойдешь спать?

– Что-то есть захотелось…

– А разве ты не наелся?

Он медлил с ответом. Перед ним в гостиной стоял матово поблескивавший стеклами книжный шкаф, и Бэзил, бросив на него тусклый взгляд, стал рассматривать книги.

– Мы хотим поставить пьесу, – вдруг произнес он. – А я её пишу!

– Что ж… Это очень хорошо. Пожалуйста, не засиживайся и ложись спать. Вчера ты лег слишком поздно, и у тебя уже видны темные круги под глазами.

Из книжного шкафа Бэзил извлек «Ван-Бибера и других», раскрыл и стал читать, одновременно поглощая большую тарелку клубники со сливками. Вернувшись в гостиную, он несколько минут посидел у фортепьяно, переваривая ужин и любуясь цветной картинкой на обложке нот песни из «Сыновей полуночи». На картинке были нарисованы трое мужчин в вечерних костюмах и цилиндрах, весело шагающие по Бродвею на фоне сверкающей огнями Таймс-Сквер.

Бэзил с негодованием отверг бы любые попытки уличить его в том, что из всех произведений искусства именно это нравилось ему больше всего, хотя на сегодня дело обстояло именно так.

Он поднялся наверх. Достал из ящика стола толстую тетрадь и раскрыл её.

БЭЗИЛ ДЬЮК ЛИ
ШКОЛА СВ. РИДЗИСА,

ИСТЧЕСТЕР, ШТАТ КОННЕКТИКУТ.
ПЯТЫЙ КЛАСС, ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК.

На следующей странице, под заголовком «Неправильные глаголы», было записано:

Настоящее время

je connais - nous con

tu connais

il connait

Он перевернул страницу.

МИСТЕР ВАШИНГТОН-СКВЕР
Музыкальная комедия
Либретто: БЭЗИЛ ДЬЮК ЛИ
Музыка: Виктор Герберт.

АКТ I

(Крыльцо «Клуба миллионеров», вблизи Нью-Йорка. Вступление исполняют ЛЕЙЛА и ХОР ДЕБЮТАНТОК).

Поём вы вам не тихо и не громко,
Никто ещё не слышал этой песни!
Вам с нами будет весело, поверьте!
Никто ещё не слышал этой песни!
Мы – юные весёлые девицы,
И скуки мы не ведаем, ведь мы
совсем ещё недавно в высшем свете.
Мы остроумны и прекрасны, и
Никто ещё не слышал этой песни!

ЛЕЙЛА (шагнув вперед): Ну, девочки, скажите: заглядывал ли сегодня мистер Вашингтон-Сквер?

Бэзил перевернул страницу; вопрос Лейлы так и остался без ответа. Вместо него на новом листе большими буквами был записан новый заголовок:

БЭЗИЛ ДЬЮК ЛИ

ИК! ИК! ИК!
Веселый фарс в одном акте.

Сцена

(Модная квартира недалеко от нью-йоркского Бродвея. На часах – почти полночь. Не успевает подняться занавес, как раздается стук в дверь и чуть погодя дверь открывается; выходит красивый мужчина в вечернем костюме, в сопровождении приятеля. Мужчина явно пил  весь вечер, поскольку бормочет нечто нечленораздельное, нос его покраснел, ему с трудом удается удерживаться на ногах. Он включает свет и выходит на середину сцены).

СТЬЮВЕСАНТ: Ик! Ик! Ик!

О’ХАРА (его приятель): Бегора, ты весь вечер только это и повторяешь!

Бэзил перевернул страницу, затем ещё одну, торопливо, но не без интереса, пробегая глазами написанное.

ПРОФЕССОР ПАМПКИН: Итак, раз вы считаете себя образованным человеком, скажите мне, пожалуйста, как на латыни сказать «это»?

СТЬЮВЕСАНТ: Ик! Ик! Ик!

ПРОФЕССОР ПАМПКИН: Верно. Разумеется, так. Я…

На этом месте текст «Ик! Ик! Ик!» обрывался. На следующей странице всё та же решительная рука, словно не заметив, что две предыдущие попытки кончились ничем, начертала новый заголовок, жирно его подчеркнув.

БЭЗИЛ ДЬЮК ЛИ

ТЕНЬ ПЛЕНЁННАЯ
Мелодраматический фарс в трех актах

Сцена

(Действие всех трех актов происходит в библиотеке нью-йоркского дома ВАН-БЕЙКЕРОВ. Библиотека богато обставлена, сбоку стоит красный торшер, на стене висят старинные перекрещенные копья, рыцарские шлемы и тому подобное, у стены – диван; обстановка напоминает пещеру в восточном стиле.

Когда поднимается занавес, за столом сидят МИСС САУНДЕРС, ЛЕЙЛА ВАН-БЕЙКЕР и ЭСТЕЛЛА КЭРРЕДЗ. МИСС САУНДЕРС – весьма игривая старая дева лет сорока. ЛЕЙЛА – черноволосая красавица. ЭСТЕЛЛА – блондинка. Вместе эти дамы представляют собой довольно неожиданное сочетание).

«Тень пленённая» занимала все оставшиеся листы и ещё несколько дополнительных листков, вставленных в конце тетради. Дочитав до конца, Бэзил некоторое время задумчиво сидел. В Нью-Йорке в этом году был бум «криминальных комедий», и сейчас он вновь живо и ярко переживал ощущения и размах двух виденных постановок. Ему они казались исполненными громадного значения, открывая новый мир, гораздо более обширный и блестящий, чем мир за окнами и дверями его дома, и именно этот самый мир, а вовсе не желание создать некое подобие «Офицера 666»,  вдохновил его на лежавшее сейчас перед ним произведение. Он взял новый блокнот, написал сверху «Акт II», и принялся строчить.

Прошёл час. Несколько раз он обращался к небольшой коллекции сборников шуток и прибегал к помощи потрепанной «Сокровищницы остроумия и веселья», в которой содержались успевшие мумифицироваться викторианские остроты епископа Уилберфорса и Сиднея Смита. В тот самый момент, когда по сюжету медленно открылась дверь, он услыхал громкий скрип лестничной ступеньки. В ужасе, дрожа, он вскочил – но всё было тихо; о сетку двери с улицы бился белый мотылек, где-то вдали в городе пробили часы, птица на дереве шумно расправила крылья.

Оказавшись в половине пятого в ванной, он был потрясен – за окном уже начиналось утро. Он не спал всю ночь! Ему вспомнилось, что те, кто не спит по ночам, сходят с ума – и у него прямо в коридоре замерло сердце. Он с мучительным томлением стал прислушиваться к себе, чтобы понять, сошёл он уже с ума или нет? Всё вокруг казалось каким-то необычным и нереальным; он лихорадочно бросился в свою комнату, судорожно срывая с себя одежду, пытаясь нагнать убегающую ночь. Раздевшись, он бросил последний грустный взгляд на свою рукопись; в голове у него оставалась ещё целая сцена. Чтобы хоть немного отсрочить надвигающееся безумие, он лег в постель – и ещё целый час писал, лежа.

Поздним утром следующего дня его грубо разбудила одна из двух безжалостных скандинавок, которые, в теории, считались прислугой семейства Ли.

– Одиннадцать утра! – проорала она. – Пять минут двенадцатого!

– Оставьте меня в покое, – пробормотал Бэзил. – Что вам нужно, зачем вы меня будите?

– К вам пришли! – Он открыл глаза. – Вы вчера вечером съели все сливки! – продолжала Хильда. – Вашей маме не с чем было выпить кофе!

– Все сливки?! – воскликнул он. – Но я же видел – там ещё были!

– Те скисли!

– Какой ужас! – воскликнул он, сев в постели. – Просто кошмар!

Миг она наслаждалась его смущением. Затем сказала:

– К вам пришёл Рипли Бакнер! – и ушла, закрыв за собой дверь.

– Скажите ему, чтобы шёл сюда! – крикнул он ей вслед. – Хильда, ну неужели нельзя хотя бы выслушать до конца? Были какие-нибудь письма для меня?

Ответа не было. Через секунду вошёл Рипли.

– О, боже, ты ещё в постели?

– Я всю ночь писал пьесу. Почти закончил второй акт, – он показал на стол.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал Рипли. – Мама считает, что нам необходимо пригласить мисс Халлибартон.

– Зачем?

– Просто так.

Хотя мисс Халлибартон и была приятной особой, совмещавшей обязанности репетитора по французскому языку и тренера по бриджу, и считалась неформальной воспитательницей и другом детей, Бэзилу показалось, что под её руководством проект приобретет оттенок непрофессионализма.

– Она не станет вмешиваться, – продолжал Рипли, явно цитируя мать. – Я буду продюсером, ты – режиссером, как мы и договаривались, а она нам пригодится в качестве суфлера и поможет поддерживать порядок на репетициях. Мамам девушек это точно понравится!

– Ну, ладно, – Бэзил неохотно согласился. – А теперь давай посмотрим, кого мы пригласим играть. Для начала решим, кто будет играть главную роль – это у нас благородный грабитель, по кличке «Тень»;  только в конце выяснится, что на самом деле он –юноша из высшего общества, который всё это делал, потому что поспорил, и вовсе он никакой не грабитель!

– Это будешь ты!

– Нет, ты!

– Да ладно тебе! Ты же у нас лучший актер! – возразил Рипли.

– Нет, себе я возьму какую-нибудь небольшую роль – мне ведь ещё придётся работать с актерами!

– Ладно. Но мне тоже надо будет решать всякие деловые вопросы, я же продюсер!

Выбор актрис – подразумевалось, что все с радостью примут предложение – оказался сложнее. В конце концов, для главной роли была одобрена кандидатура Имогены Биссел; роль её подруги решили отдать Маргарет Торренс, а роль «мисс Саундерс, весьма игривой старой девы» – Конни Дэйвис.

Рипли подумал о том, что некоторые девушки могут обидеться, если их не пригласят, поэтому Бэзил придумал роли горничной и кухарки, которые «будут просто выглядывать из кухни». Но он наотрез отказался выполнять дальнейшие пожелания Рипли о том, что хорошо бы ввести ещё двух-трех горничных, «какую-нибудь белошвейку» и профессиональную сиделку. Даже самый ловкий из благородных грабителей испытывал бы определенные трудности с перемещением по столь переполненному женщинами дому.

– И я скажу тебе, кого мы точно не пригласим! – задумчиво произнёс Бэзил. – Джо Гормана и Хьюберта Блэра!

– Если бы пришлось иметь дело с Хьюбертом Блэром, я бы вообще отказался участвовать!  – уверенно заявил Рипли.

– И я тоже!

Успех Хьюберта Блэра у девушек был сродни чуду – и Бэзилу, и Рипли довелось испытать из-за него немало мук ревности.

Они приступили к обзвону предполагаемых кандидаток, и постановку тут же настиг первый удар. Имогена Биссел уезжала на три недели в Рочестер, штат Миннесота, где ей должны были удалить аппендицит.

Они призадумались.

– А как насчет Маргарет Торренс?

Бэзил отрицательно покачал головой. Лейлу Ван-Бейкер он представлял исключительной и пылкой натурой, в отличие от Маргарет Торренс. Не то чтобы образ Лейлы обладал какой-либо реальностью хотя бы в глазах Бэзила – нет, она значила для него даже меньше, чем девушки с иллюстраций Харрисона Фишера, пришпиленных по стенам его комнаты в школе. Но Маргарет Торренс для этой роли точно не годилась. Она не была той, кого он себе представил за полчаса до того, как взялся за телефон.

Он отвергал кандидатку за кандидаткой. В конце концов, перед его мысленным взором замаячило лицо, словно бы связанное с чем-то иным – но столь настойчиво было видение, что у него с языка через какое время сорвалось имя:  

– Эвелин Биби!

– Кто-кто?

Хотя Эвелин Биби было всего шестнадцать лет, преждевременно расцветшее очарование вознесло её в компанию молодых людей  постарше, и для Бэзила она была представительницей поколения героини его пьесы Лейлы Ван-Бейкер. Думать о том, чтобы её пригласить, было сродни надежде заполучить в свою пьесу Сару Бернардт, но как только было произнесено её имя, все остальные кандидатки в один миг лишились и живости, и яркости.

В полдень они позвонили в дверной звонок особняка семейства Биби, а когда дверь открыла сама Эвелин и с вежливостью, под которой скрывалось удивление, предложила им войти, ребят охватил паралич смущения.

За портьерами гостиной Бэзил вдруг заметил молодого человека в спортивных бриджах гольфиста – и узнал его.

– Мы, наверное, не вовремя… – торопливо произнес он.

– Зайдем в другой раз! – добавил Рипли.

И они поспешно двинулись к двери, но на пути у них встала Эвелин.

– Что за глупости! – сказала она. – Это ведь просто Энди Локхарт!

«Просто» Энди Локхарт! Чемпион по гольфу западных штатов в восемнадцать лет,  капитан юношеской бейсбольной команды, красавец, добивавшийся успеха во всем, живой символ великолепного и чарующего мира Йеля! Целый год Бэзил пытался перенять его походку и безуспешно пытался научиться играть на фортепьяно без нот, со слуха, как это умел делать Энди Локхарт.

Поскольку отступление стало невозможным, пришлось пройти в комнату. Их план уже казался им чересчур самонадеянным и смехотворным.

Заметив, в каком они находятся состоянии, Эвелин попыталась их немного успокоить с помощью легкого подтрунивания.

– А вы как раз вовремя! – сказала она Бэзилу. – А то я вечера напролет сидела дома и всё ждала, ну когда же вы придете – прямо с того самого вечера у Дэйвисов. И что же вы раньше-то не приходили?

Бэзил смущенно посмотрел на неё, не в силах даже улыбнуться, и пробормотал:

– Ну, да, так мы и поверили!

– Но это действительно так! Присаживайтесь и расскажите мне, пожалуйста, почему вы меня бросили? Подозреваю, что вы оба были заняты ухаживаниями за прекрасной Имогеной Биссел!

– М-м-м, как я понял… – сказал Бэзил. – Н-да, я слышал, что она уехала, ей должны вырезать аппендицит, вот как… –  На этом его голос превратился в неразборчивое бормотание, потому что Энди Локхарт стал наигрывать на фортепьяно задумчивые аккорды, сменившиеся матчишем – эксцентрическим пасынком аргентинского танго. Откинув назад шарф, чуть приподняв юбку, Эвелин плавно протопала несколько па, постукивая каблучками по полу.

Не подавая признаков жизни, они сидели на диване, словно подушки, и глядели на неё. Она была почти что красавица, с довольно крупными чертами лица и ярким румянцем, за которым, казалось, всегда чуть подрагивало от смеха её сердце. Её голос и гибкое тело пребывали в постоянном движении, безостановочно отзываясь забавным эхом на каждый звук и движение окружающего мира, и даже те, кому она не нравилась, вынуждены были признавать: «Эвелин всегда умеет рассмешить». Свой танец она завершила, нарочно споткнувшись и будто бы в испуге ухватившись за фортепьяно, и Бэзил с Рипли прыснули. Заметив, что их смущение прошло, она подошла к ним и села, и они опять рассмеялись, когда она сказала:

– Прошу прощения – не смогла удержаться!

– Хочешь сыграть главную роль в нашей пьесе? – спросил Бэзил, набравшись отчаянной храбрости. – Мы ставим её в школе «Мартиндейл», а сборы пойдут в пользу «Фонда бедных детей».

– Бэзил, это так неожиданно…

Энди Локхарт отвернулся от фортепьяно и посмотрел на них.

– И что вы собираетесь ставить? Шоу с негритянскими песнями?

– Нет, мы ставим криминальную драму, она называется «Тень пленённая». Под руководством мисс Халлибартон. – Он внезапно оценил всё удобство этого имени, за которым можно было легко спрятаться.

– А почему бы вам не поставить, например, «Личного секретаря»? – перебил его Энди. – Очень хорошая пьеса для вашего возраста. Мы ставили её в последнем классе.

– Нет-нет, всё уже решено! – торопливо произнес Бэзил. – Мы ставим мою пьесу!

– Так ты сам её написал? – воскликнула Эвелин.

– Да!

– О, боже мой! – сказал Энди. И вновь принялся наигрывать на фортепьяно.

– Послушай, Эвелин!  – сказал Бэзил. – Репетировать будем всего три недели, и у тебя будет главная роль!

Она рассмеялась.

– Ах, нет! Я не смогу. Почему бы вам не пригласить Имогену?

– Она заболела, я же только что говорил… Послушай…

– Или Маргарет Торренс?

– Мне не нужен никто, кроме тебя!

Прямота этой  просьбы тронула её сердце, и она на мгновение заколебалась. Но в этот миг победитель чемпионата по гольфу среди западных штатов вновь посмотрел на неё с насмешливой улыбкой, и она покачала головой.

– Я не смогу, Бэзил. Мне, скорее всего, придется ехать с семьей на восток…

Бэзил и Рипли нехотя встали.

– Эх, как бы мне хотелось, чтобы ты согласилась, Эвелин!

– Мне очень жаль, но я не смогу.

Бэзил помедлил, пытаясь придумать что-нибудь на ходу; ему ещё больше захотелось, чтобы она согласилась; стоило ли вообще продолжать всю эту историю без неё? И внезапно с его губ сорвалось отчаянное:

– Ты, без сомнения, смотрелась бы на сцене просто чудесно! Видишь ли, главную роль у нас будет играть Хьюберт Блэр…

И посмотрел на неё, затаив дыхание; она задумалась.

– До свидания! – сказал он.

Чуть нахмурившись, она проводила их до двери и вышла с ними на веранду.

– Так сколько времени, вы говорите, нужно будет репетировать? – задумчиво спросила она.

II

Три дня спустя, августовским вечером на крыльце дома мисс Халлибартон, Бэзил читал актерам свою пьесу. Он нервничал, и поначалу так и сыпались замечания вроде: «Погромче!»  или «Помедленнее, пожалуйста!». В тот самый момент, когда остроумная перепалка двух бандитов-комиков вызвала у слушателей смех – шутки были проверены временем и обкатаны ещё Уэбером и Филдсом – читку прервало прибытие Хьюберта Блэра.

Хьюберту было пятнадцать лет; это был довольно ограниченный мальчик, от остальных его отличало лишь две-три способности – зато развиты они у него были в экстраординарной степени. А поскольку одно совершенство всегда подразумевает наличие и других совершенств, юные дамы никогда не могли оставить без внимания ни одного даже самого прихотливого его каприза, безмолвно терпели его ветреность и не могли поверить, что им никогда не удастся побороть лежавшее в глубине его натуры равнодушие. Их ослепляла его яркая самоуверенность, его прямо-таки ангельская непосредственность, за которой скрывался настоящий талант манипулятора, и его экстраординарная грация. Длинноногий, красиво сложённый, он обладал ловкостью и силой акробата, которая обычно наблюдается лишь у тех, кто, как говорится, «плоть от плоти земной».  Его тело находилось в постоянном движении, смотреть на него было истинным наслаждением, и Эвелин Биби была не единственной девушкой из «взрослой» компании, которой мерещилось в нём некое таинственное обещание; не она одна подолгу наблюдала за ним, испытывая нечто большее, чем банальное любопытство.

И вот он появился в дверях, с выражением притворного почтения на округлом дерзком лице.

– Прошу прощения! – произнес он. – Это же Первая методистская епископальная церковь, не правда ли? – Все, включая Бэзила, рассмеялись. – Я просто был не совсем уверен. Мне показалось, что я попал в церковь, но здесь почему-то нет скамеек!

Все опять, уже несколько обескуражено, рассмеялись. Бэзил подождал, пока Хьюберт усядется рядом с Эвелин Биби. Затем он снова стал читать пьесу, а все остальные – восхищенно смотреть, как Хьюберт пытается удержать равновесие, балансируя на двух задних ножках стула. Чтение теперь сопровождалось этим скрипучим аккомпанементом. Внимание слушателей вновь обратилось к пьесе лишь тогда, когда Бэзил произнес: «А теперь на сцену выходит Хьюберт».

Бэзил читал больше часа. Когда он закончил, закрыл тетрадь и робко взглянул на слушателей, неожиданно раздался взрыв аплодисментов. Он очень точно описал своих героев, и несмотря на все несуразицы, результат его трудов и в самом деле вызывал интерес – это была самая настоящая пьеса. Бэзил ещё задержался поговорить с мисс Халлибартон, а затем, весь красный от смущения, пошёл домой в августовских сумерках, чуть-чуть актерствуя по дороге – просто так, сам для себя.

Всю первую неделю репетиций Бэзил провел, бегая из зала на сцену и со сцены в зал, крича: «О, нет! Конни, ну посмотри же: ты должна стоять вот так!». А затем пошли неприятности. В один прекрасный день на репетицию пришла миссис Ван-Шеллингер. После репетиции она объявила, что не может позволить Глэдис участвовать в «пьесе о преступниках». Она считала, что от этого элемента действие можно легко избавить; например, пару бандитов-комиков легко заменит «пара веселых фермеров».

Бэзил с ужасом всё это выслушал. Когда она ушла, он заверил мисс Халлибартон, что не изменит в тексте ни слова. К счастью, Глэдис играла кухарку, и эту вставную роль можно было легко убрать, но её отсутствие сказалось в совершенно ином аспекте. Глэдис была спокойной и смирной девушкой, «самой воспитанной девушкой в городе», и с её отсутствием поведение актеров на репетициях стало ухудшаться. Те, у кого были лишь реплики вроде: «Я спрошу у мистера Ван-Бейкера, сэр!» в первом акте и «Нет, мэм!» в третьем, стали демонстрировать свою неприкаянность в промежутках между выходами. Так что теперь на репетициях стало всё чаще слышаться:

– Прошу вас, уймите этого щенка, или отправьте его, наконец, домой!

– Да где же эта кухарка? Маргарет, проснись, наконец, бога ради!

– И что же тут такого смешного, чтобы ржать, как лошадь?

Мало-помалу главной проблемой стала необходимость исподволь и тактично управлять Хьюбертом Блэром. Не считая его нежелания учить реплики, актером он оказался вполне сносным, но вне сцены он превратился в настоящую проблему. Он без устали актерствовал лично для Эвелин Биби, что выражалось, например, в том, что он игриво гонялся за ней по фойе, или же щелкал орешки и бросал скорлупки за спину так, что они самым таинственным образом всегда приземлялись прямо на сцене. Когда его призывали к порядку, он бормотал вполголоса себе под нос: «Ах, да сам заткнись!», и Бэзил вполне угадывал смысл слов, хотя толком ничего разобрать не мог.

Но Эвелин Биби полностью оправдала все ожидания Бэзила. Едва выйдя на сцену, она тут же приковывала к себе внимание зала, и Бэзил это отметил, добавив ей реплик. Он завидовал тому слегка сентиментальному удовольствию, которое она испытывала от совместных с Хьюбертом сцен, и даже ощущал неопределенную и обезличенную ревность, видя, как почти каждый вечер после репетиций Хьюберт подвозил её домой в своей машине.

Однажды на второй неделе репетиций Хьюберт опоздал на целый час, вяло отработал первый акт, а затем объявил миссис Халлибартон о том, что ему пора домой.

– А что случилось? – спросил Бэзил.

– У меня дела.

– Что, очень важные?

– А тебе какое дело?

– Да такое! – запальчиво ответил Бэзил, но тут вмешалась мисс Халлибартон.

– Не нужно ссориться, ребята! Хьюберт, Бэзил ведь просто хотел сказать, что если это не слишком важное дело, то… Мы ведь все здесь жертвуем свое свободное время ради того, чтобы у нас получилась успешная постановка!

Это замечание явно не вызвало у Хьюберта ничего, кроме скуки.

– Мне нужно съездить в центр и забрать отца.

Он бросил холодный взгляд на Бэзила, словно желая ему сказать – ну, попробуй, скажи, что это ерунда!

– А почему же ты тогда опоздал на целый час? – спросил Бэзил.

– Потому что мне нужно было помочь маме.

Вокруг собралась уже целая группа, и он окинул окружающих взглядом победителя. Ведь причина была уважительная – и лишь Бэзил заметил, что это было вранье.

– Чепуха! – сказал он.

– Может, для тебя и так… Генеральчик!

Бэзил шагнул к нему, его глаза сверкнули.

– Что ты сейчас сказал?

– Я сказал «Генеральчик». Разве не так тебя прозвали в школе?

Это было правдой. Кличка преследовала его и дома. И даже когда он прямо-таки побелел от ярости, на него тут же навалилось полнейшее бессилие от понимания того, что прошлое – оно всегда рядом, никуда от него не деться. На миг ему показалось, что вокруг – смеющиеся над его школьных недругов. Хьюберт засмеялся.

– Уходи! – натянутым голосом произнес Бэзил. – Ну, давай! Уходи!

Хьюберт опять засмеялся, но Бэзил внезапно к нему шагнул – и Хьюберт тут же сделал шаг назад.

– Да не очень-то и хотелось участвовать в твоей пьесе! Очень надо!

– Тогда уходи и не возвращайся!

– Успокойся, Бэзил! – безмолвно нависла над ними мисс Халлибартон; Хьюберт снова засмеялся и стал искать взглядом свою кепку.

– Я в твоем дурацком погорелом театре участвовать точно не буду! – ответил он, и медленно, с веселым видом, развернулся и, не торопясь, ушел.

В тот день реплики Хьюберта читал Рипли Бакнер, но казалось, что над репетиционным залом нависла туча. Игре мисс Биби не хватало привычной силы, все остальные актеры периодически собирались в группы и перешептывались, мгновенно умолкая с приближением Бэзила. После репетиции мисс Халлибартон, Рипли и Бэзил собрались на совещание. Поскольку Бэзил наотрез отказался играть главную роль, было решено пригласить некоего Мэйола Де-Бека, с которым Рипли был немного знаком и который уже прославился своей игрой в драмкружке городской старшей школы.

Следующий день ознаменовался новым беспощадным ударом. Эвелин, покраснев и смутившись, сказала Бэзилу и мисс Халлибартон о том, что у семьи изменились планы, и они уезжают на восток страны на следующей неделе – так что у неё никак не получится сыграть премьеру. Бэзил всё понял. Она была с ними до сих пор лишь из-за Хьюберта.

– До свидания, – печально сказал он.

Ей стало стыдно, когда она увидела его неприкрытое отчаяние, и она попыталась оправдаться.

– Но я, в самом деле, ничего не могу поделать! Бэзил, мне очень жаль!

– А если я за тобой присмотрю, ты не сможешь остаться дома ещё на неделю? А потом поедешь к семье, – предложила ничего не подозревавшая мисс Халлибартон.

– Нет, не получится. Отец хочет, чтобы мы ехали вместе. Если бы не он, я бы осталась!

– Ладно, – сказал Бэзил. – До свидания.

– Бэзил, ты ведь не обиделся, правда? – Ею овладел порыв раскаяния. – Я буду помогать вам всем, чем только смогу! Я буду репетировать ещё неделю, пока вы не найдете кого-нибудь мне на замену; я помогу всем, чем только можно. Но, к сожалению, отец сказал, что ехать мы должны вместе.

В тот вечер после репетиции Рипли тщетно взывал к боевому духу Бэзила, предлагая ему разные решения, которые Бэзил с презрением отвергал. Маргарет Торренс? Конни Дэйвис? Да они едва справляются с теми ролями, которые у них уже есть! Бэзилу казалось, что постановка попросту разваливается на глазах.

Когда он пришёл домой, было ещё совсем не поздно. Упав духом, он сидел у окна своей спальни, глядя, как сын Барнфильдов одиноко играет сам с собой в соседнем дворе.

Мама Бэзила пришла домой в пять, и сразу почувствовала, как он подавлен.

– У Тедди Барнфильда свинка, – сказала она, пытаясь его растормошить. – Вот он и играет там один…

– Да? – равнодушно ответил он.

– Это не опасно, но болезнь очень заразная. Ты уже переболел, когда тебе было семь лет.

– Гм…

Она помолчала.

– Ты беспокоишься из-за своей пьесы? У вас там что-то случилось?

– Нет, мама. Я просто хочу побыть один.

Через некоторое время он встал и пошел на улицу, чтобы выпить солодового молока в кафе за углом. У него в голове бродила шальная мысль – а что, если взять и зайти к мистеру Биби, и попросить его  отложить отъезд на неделю? Эх, если бы только знать наверняка, что именно отъезд и есть единственная причина отказа Эвелин…

Его мысли нарушил шагавший навстречу по улице девятилетний брат Эвелин.

– Привет, Хем! Слышал, вы собрались уезжать?

Хем утвердительно кивнул.

– На следующей неделе. Поедем на море.

Бэзил задумчиво на него посмотрел, словно младший брат Эвелин в силу своей к ней близости владел неким секретом, с помощью которого можно было заставить её передумать.

– А куда ты собрался? – спросил Бэзил.

– Иду играть с Тедди Барнфильдом.

– Что? – воскликнул Бэзил. – Да разве ты не знаешь… – и тут же умолк. Ему в голову пришла абсолютно безумная и преступная мысль; в голове вновь прозвучали слова матери: «Это не опасно, но болезнь очень заразная». Если юный Хем Биби подхватит свинку, то Эвелин не сможет уехать…

Решение он принял быстро и холоднокровно.

– Тедди играет во дворе за домом, – сказал он. – Если хочешь пройти к нему побыстрее, не ходи через дом – можно пройти чуть дальше по улице, а затем свернуть на аллею.

– Ладно… Спасибо! – доверчиво сказал Хем.

Почти минуту Бэзил простоял, глядя ему вслед, пока мальчишка не свернул за угол на аллею; Бэзил знал, что в жизни ещё не совершал поступка хуже.

III

Неделю спустя миссис Ли приказала подать ужин раньше обычного; на столе были любимые блюда Бэзила: гуляш, жареная ломтиками картошка, нарезанные колечками персики со сливками и шоколадный торт.

Каждые несколько минут Бэзил говорил: «Боже! А сколько сейчас времени?», и выбегал в холл посмотреть на часы. «А они не отстают?» – вдруг спрашивал он с подозрением. Раньше его никогда это не интересовало.

– Ни на секунду! Если будешь так быстро есть, начнется изжога, и ты не сможешь хорошо сыграть.

– Тебе понравилась афиша? – уже в третий раз спрашивал он. – «Рипли Бакнер-мл. представляет комедию Бэзила Дьюка Ли «Тень пленённая».

– Да, очень мило.

– Но на самом деле он ведь ничего не представляет!

– Зато звучит очень солидно!

– А сколько сейчас времени? – спросил он.

– Ты только что сам говорил, что сейчас десять минут шестого.

– Ну, да. Мне, наверное, уже пора идти?

– Ешь персики, Бэзил! Если не доешь, не будет сил играть!

– Но мне ведь не нужно играть, – терпеливо объяснял он. – У меня лишь малюсенькая роль, и совершенно неважно… – объяснять дальше уже не стоило.

– Мама, прошу тебя: не улыбайся, когда я выйду на сцену, – попросил он. – Веди себя так, словно ты меня совсем не знаешь.

– Что, даже «Привет!» нельзя будет крикнуть?

– Что?! – он совершенно утратил чувство юмора. Со всеми попрощался, и, стараясь изо всех сил заставить свой желудок переваривать еду, а не сердце, которое вдруг почему-то оказалось в районе живота, он отправился в школу «Мартиндейл».

Когда в сумерках показались освещенные окна школы, его волнение стало просто невыносимым; здание ничуть не походило на то здание, куда он ходил целых три недели подряд. Его шаги в пустынном вестибюле звучали гулко и зловеще; наверху был только смотритель, расставлявший рядами стулья, и Бэзил бродил один по пустой сцене, пока в зал не вошёл кто-то ещё.

Пришёл Мэйол Де-Бек, высокий, умный, но не слишком приятный юноша, которого они импортировали из располагавшегося в нефешенебельной части Крест-авеню квартала для исполнения главной роли. Мэйол, который вовсе не нервничал, попытался завязать с Бэзилом непринужденную беседу. Ему хотелось знать мнение Бэзила относительно того, не будет ли возражать Эвелин Биби, если он станет изредка её навещать после того, как они отыграют спектакль? Бэзил предположил, что не будет. Мэйол рассказал, что у него есть друг, отец которого владеет пивоварней, и ещё у него есть машина с двигателем из двенадцати цилиндров.

Бэзил ответил: «Вот это да!».

В четверть седьмого группами стали прибывать другие участники постановки: Рипли Бакнер с шестью ребятами, которые должны были выполнять обязанности капельдинеров и билетеров; мисс Халлибартон,  старавшаяся выглядеть спокойно и солидно; Эвелин Биби, которая вошла, словно принося себя в жертву неизвестно чему, и бросила на Бэзила взгляд, говоривший: «Ну что ж! Похоже, мне и в самом деле придется через всё это пройти…».

Мэйол Де-Бек должен был гримировать ребят, а мисс Халлибартон – девушек. Вскоре Бэзил пришёл к заключению, что мисс Халлибартон исполняет обязанности гримера впервые; он счел, что три недели репетиций крайне её утомили, поэтому проблему следует решить дипломатично. Ничего не сказав, он стал водить каждую девушку к Мэйолу для внесения необходимых поправок в образ.

Восклицание Билла Кампфа, стоявшего у щели между полотнищами занавеса, заставило  Бэзила немедленно туда подбежать. В зал вошёл лысый мужчина в очках, его провели на место в середине, он сел и стал изучать программку. Это был первый зритель! Этот ожидающий взгляд, внезапно ставший столь таинственным и непостижимым, таил в себе секрет успеха или провала пьесы. Он закончил читать программку, снял очки и огляделся. В зал вошли две старушки и двое мальчишек, за ним почти сразу явилась ещё дюжина зрителей.

– Эй, Рипли! – тихо позвал Бэзил. – Скажи там, чтобы детей сажали в первый ряд!

Рипли посмотрел на него, втискиваясь в костюм полицейского, и длинный черный ус у него под носом с негодованием задрожал.

– Об этом я распорядился ещё вчера!

Быстро наполнявшийся зал наполнился жужжанием разговоров. Дети в первом ряду ерзали, все болтали друг с другом и окликали сидевших впереди и сзади знакомых; чопорными и безмолвными парочками в разных местах зала сидело несколько дюжин кухарок и горничных.

А затем, внезапно, всё было готово для начала. Это было невероятно! «Стойте! Стойте!» – хотелось крикнуть Бэзилу. «Не может быть, чтобы всё было готово! Что-то обязательно забыли – мы ведь всё время что-то забывали!», но в зале уже погас свет, и заигравшие «Встретимся в тени» пианист со скрипачом из оркестра Гейера тут же опровергли эти так и не произнесенные слова. Мисс Саундерс, Лейла Ван-Бейкер и подруга Лейлы, Эстелла Кэрредж, сидели на сцене, а готовая суфлировать мисс Халлибартон с текстом пьесы в руках заняла место сбоку в кулисах. Музыка внезапно смолкла, и разговоры в первых рядах затихли.

«Боже!» – подумал Бэзил. «Боже мой!»

Раскрылся занавес. Откуда-то донесся громкий голос. Неужели из той, совершенно незнакомой, группы на сцене?

А я буду, миссис Саундерс! Буду, говорю я вам!

Но, мисс Лейла, я считаю, что современным юным леди не подобает читать газеты!

Мне всё равно! Я жажду новостей об этом изумительном благородном грабителе, которого прозвали «Тенью»!

Это всё происходило на самом деле! Он ещё не опомнился, а по залу прошелестел смешок – это Эвелина передразнила мисс Саундерс у неё за спиной.

– Бэзил, твой выход! – шепнула мисс Халлибартон.

Бэзил и Билл Кампф, бандиты, ухватили за локти Виктора Ван-Бейкера, гуляку и хозяйского сынка, и приготовились помочь ему попасть в дом.

Выйти на сцену, когда на тебя ободряюще смотрит сразу столько глаз, оказалось до странности просто. Взгляд матери скользнул куда-то на задник сцены; он узнал и навсегда запомнил и другие лица из зала.

Билл Кампф забыл свою реплику, но Бэзил тут же произнес свою – и действие пошло дальше.

МИСС САУНДЕРС: Так это вы судья из шестого участка?

«КРОЛИК» СИММОНС: Да, мэм.

МИСС САУНДЕРС (игриво покачивая головой): А что это такое – судья?

«КИТАЕЦ» РУД: Судья – это нечто среднее между политиком и пиратом!

Этой репликой Бэзил гордился больше всего, но из зала не донеслось ни звука; никто даже не улыбнулся. Мгновение спустя Билл Кампф по рассеянности вытер лоб платком, а затем удивленно на него посмотрел – на платке остались красные пятна грима; в зале раздался хохот. Вот такой он, театр.

МИСС САУНДЕРС: Так значит вы, мистер Руд, верите в спиритизм?

«КИТАЕЦ» РУД: Да, мадам, спиритизм для меня – это всё! Спирт – это ведь универсальное средство!

Настал черёд первой большой сцены. На затемненных подмостках медленно открылось окно, и Мэйол Де-Бек, в «элегантном вечернем костюме», залез в комнату. На цыпочках, соблюдая осторожность, он прошёл из одного края сцены в другой, и в этот момент вошла Лейла Ван-Бейкер. На мгновение она испугалась, однако он уверил её, что он – просто друг её брата Виктора. Они стали беседовать. Она наивно, но с чувством, поведала ему о том, как она восхищается «Тенью», о чьих похождениях она много читала. Она надеялась, что «Тень» не появится здесь сегодня – ведь в том сейфе, справа, сейчас лежат все их фамильные драгоценности.

Незнакомец был голоден. Он опоздал на ужин, так что поесть ему сегодня вечером так и не удалось. Нельзя ли предложить ему молока и печенья? Да, конечно, это было бы чудесно. Едва она удалилась из комнаты, как он уже стоял на коленях у сейфа, шаря в поисках добычи, ничуть не смущенный тем, что на передней дверце сейфа по трафарету было выведено слово «Духовка». Дверца открылась, но он услышал шаги снаружи и успел её закрыть до того, как вернулась Лейла с печеньем и молоком.

Они медлили; их явно тянуло друг к другу. Вошла мисс Саундерс, весьма игривая; её представили. И вновь Эвелин передразнила её у неё за спиной, и в зале раздался хохот. Появились и остальные обитатели дома; всех представили незнакомцу.

Что такое? Хлопнула дверь, и вбежал Муллиган, полицейский.

Нам только что сообщили из главного управления, что знаменитого грабителя по кличке «Тень» видели, когда он забирался в окно этого дома! Прошу даже не пытаться покинуть это помещение!

Занавес. Первые ряды – там сидели младшие братья и сестры актеров – выражали свой восторг, ничуть не стесняясь. Актеры вышли на поклон.

Через мгновение Бэзил оказался на сцене наедине с Эвелин Биби. Она облокотилась на стол; в гриме она походила на изможденную куклу.

– Выше нос, Бэзил! – сказала она.

Она ещё не совсем его простила; ведь он поймал её на слове и потребовал выполнить обещание, когда её младший брат подхватил свинку, что отложило отъезд всей семьи. До сих пор Бэзил старался тактично не попадаться ей на глаза, но теперь они оказались лицом к лицу, и оба были в добродушном настроении от волнения и успеха.

– Ты изумительно сыграла! – сказал он. – Просто изумительно!

Он задержался. Ему никогда не удалось бы ей понравиться, потому что ей нужен был кто-то вроде неё, кто смог бы тронуть её душу, действуя на её чувства – кто-то вроде Хьюберта Блэра, например. Интуиция ей подсказывала, что в будущем Бэзил займет некое – пока ещё неясно, какое, но точно важное – положение; но его постоянные попытки заставить окружающих думать и чувствовать вызывали у неё лишь скуку и утомление. Но в пылу этого вечера они вдруг наклонились друг к другу и мирно поцеловались, и с этого момента – поскольку общего у них было так мало, что этого им не хватило бы даже для ссоры – они стали друзьями на всю жизнь.

Когда в начале второго акта раскрылся занавес, Бэзил быстро пробежал вниз по лестнице, затем поднялся по другой лестнице в самый конец зала, где и встал в темноте, наблюдая за спектаклем. Он тихо смеялся, когда смеялись зрители, наслаждаясь пьесой так, словно раньше её никогда не видел.

Во втором и третьем актах было две похожие сцены. В каждой из них «Тень», находившегося на сцене в одиночестве, заставала врасплох мисс Саундерс. Мэйол Де-Бек, репетировавший всего лишь десять дней, всё время эти сцены путал, но Бэзил был совершенно  не готов к тому, что случилось в тот вечер. При появлении на сцене Конни Мэйол произнес свою реплику из третьего акта, и Конни невольно ответила своей – и тоже не из того акта.

Все остальные на сцене тоже нервничали и смущались, и внезапно в середине второго акта актеры вдруг принялись играть сцену из третьего. Все произошло столь стремительно, что Бэзил лишь нутром ощутил, что что-то пошло не так. Затем он бросился вниз по одной лестнице, вверх – по другой, вбежал за кулисы и крикнул:

– Занавес! Опускайте занавес!

Охваченные ужасом ребята схватились за тросы. Через мгновение Бэзил, у которого перехватило дыхание, стоял перед зрителями.

– Дамы и господа! – произнес он. – В составе нашей труппы были замены, а то, что вы сейчас видели, произошло по ошибке. Приносим вам свои извинения! Сейчас эта сцена будет сыграна вновь!

Под смешки и аплодисменты он шагнул обратно за кулисы.

– Мэйол, внимание! – взволнованно выкрикнул он. – Сцену начинаешь один. Твоя реплика: «Просто хочу убедиться, что драгоценности на месте». Конни отвечает: «Пожалуйста, и не обращайте на меня внимания». Приготовились! Занавес!

И сразу всё наладилось. Кто-то принес воды мисс Халлибартон, которая упала в обморок; по окончании акта актеры снова вышли на поклон. Через двадцать минут пьеса окончилась. Герой прижал Лейлу Ван-Бейкер к груди, признался, что он – «Тень, но Тень уже пленённая»; занавес поднимался вновь и вновь; на сцену против её воли вытащили мисс Халлибартон, а по проходам между рядами сновали капельдинеры  с охапками цветов. Затем воцарилась непринуждённость, и счастливые актеры смешались со зрителями, улыбаясь и чувствуя себя героями вечера, осыпаемые со всех сторон поздравлениями. Какой-то незнакомый Бэзилу старик подошёл к нему и пожал ему руку, сказав: «Молодой человек! Я уверен, что мы о вас ещё услышим!», а репортер из газеты спросил, действительно ли ему всего только пятнадцать лет? Всё это могло бы повлиять на Бэзила очень дурно и расслабляюще, но Бэзил почувствовал, что всё это уже прошлое. Ещё не разошлись все зрители – к нему всё ещё подходили и поздравляли – а он уже чувствовал, что в сердце у него воцарилась необъятная безучастность. Всё кончилось, всё уже случилось, и вот уже ничего не осталось – кончилась вся работа, весь интерес, поглощавшие его без остатка. Он ощущал пустоту сродни той, что обычно рождает страх.

– До свидания, мисс Халлибартон! До свидания, Эвелин!

– До свидания, Бэзил! Мои поздравления, Бэзил! До свидания!

– Где моё пальто? До свидания, Бэзил!

– Пожалуйста, оставляйте костюмы прямо на сцене! Завтра нам нужно их вернуть.

Он уходил одним из последних; перед уходом забрался ненадолго на сцену, оглядел опустевший зал. Его ждала мама, и они вместе пошли пешком домой. Впервые в этом году ночь выдалась прохладной.

– Ну что ж, мне, разумеется, очень понравилось! Ты сам-то доволен? – Он медлил с ответом. – Разве ты не доволен, как всё прошло?

– Доволен. – Он отвернулся.

– А в чем дело?

– Да так. – А затем добавил: – На самом деле никто ведь особо и не переживал, правда?

– О чем?

– Да обо всём.

– Все люди переживают о разном. Я вот, например, переживаю за тебя. – Она хотела потрепать его по голове, но он инстинктивно уклонился от протянутой к нему руки.

– Ах, не надо! Я вовсе не об этом.

– Ты просто переутомился, милый мой.

– Я не переутомился! Мне просто немного грустно.

– Не надо грустить. После пьесы мне многие говорили…

– Ах, да всё это уже в прошлом! И давай не будем об этом говорить – никогда больше со мной об этом не говори, ладно?

– Тогда о чем же ты грустишь?

– Да так, об одном малыше.

– Каком ещё малыше?

– Ну, о Хеме – я не могу тебе рассказать…

– Когда придем домой, примешь горячую ванну, чтобы успокоить нервы.

– Хорошо.

Но, едва они вошли в дом, как он тут же крепко уснул прямо на диване. Она не стала его будить. Накрыла одеялом, пледом, подсунула под упиравшуюся голову подушку и ушла наверх.

Долго она простояла на коленях у кровати.

– Боже милостивый, помоги же ему, помоги! – молилась она. – Потому что нужна ему помощь, которой я ему дать уже не в силах.


Оригинальный текст: The Captured Shadow, by F. Scott Fitzgerald.


Яндекс.Метрика