Ф. Скотт Фицджеральд
Патриархи
Фил Мэйсидон — когда-то ярчайшая из «звезд», и Пэт Хобби, сценарист, столкнулись на бульваре Сансет, недалеко от отеля «Беверли-хиллз». Произошло это в пять утра, и стойкий запах спиртного витал над местом, где завязалась оживленная перепалка; вот почему сержант Гаспар забрал их в участок. Сорокадевятилетний Пэт Хобби оказал сопротивление — вероятно потому, что Фил Мейсидон отказался признать в нем старого знакомого.
Пэт совершенно случайно поставил синяк сержанту Гаспару, который так разозлился, что посадил Пэта в «обезьянник» до прибытия дежурного капитана.
Хронологически успех Фила Мэйсидона относился к периоду между Юджином О’Брайеном и Робертом Тейлором. В свои пятьдесят он был все еще красив; с тех времен, когда он был «звездой», у него осталось достаточно денег для того, чтобы купить небольшое имение в долине Сан-Фернандо недалеко от Лос-Анжелеса. Там он и почивал на оставшихся при нем лаврах, словно отставной солдат — с теми же приблизительно целями и желаниями.
С Пэтом Хобби жизнь обошлась иначе. После двадцати лет работы в кино, принесших ему некоторую известность и даже славу, злополучный кризис настиг его в машине 1933 года выпуска, которая позже перешла в собственность «Голливудского треста кредитования». А когда-то — в 1928 году — он достиг такого финансового благополучия, что даже приценивался к виллам с бассейнами!
Пэт грозно выглядывал из-за решетки, все еще обижаясь на то, что Мэйсидон категорически отказывался признать факт их давнишнего знакомства.
— Рискну предположить, что вы не помните Кольмана? — саркастически вопрошал Пэт. — И Конни Тальмадж, и Билла Крокера, и Аллана Двона тоже?
Мэйсидон закурил, так точно выдержав паузу, что стало очевидно — в этом искусстве школу немого кино было невозможно превзойти, — и предложил закурить сержанту Гаспару.
— Не могли бы вы отпустить меня прямо сейчас? Если это необходимо, я мог бы зайти к вам завтра, — попросил он, — потому что сегодня мне надо объездить коня, и, боюсь, мне не хватит времени…
— Увы, нет, мистер Мэйсидон, — с искренним сожалением ответил коп, так как обращался к актеру, которого давно знал и любил. — Капитан появится с минуты на минуту, и когда он появится, нам не придется здесь больше вас удерживать!
— Это всего лишь формальность, — донесся голос Пэта из-за решетки.
— Да, обычная…
Глаза сержанта сердито сверкнули.
— А вот для вас это будет не «просто формальность»! Вам доводилось слышать о тесте на содержание алкоголя в крови?
Мэйсидон щелчком бросил окурок на пол, потушил его ботинком и закурил еще одну сигарету.
— Может, мне как-нибудь удастся выкроить время, и я зайду через пару часов? — предложил он.
— Нет, — с сожалением ответил сержант Гаспар. — И поскольку я вынужден вас задерживать, мистер Мэйсидон, хочу воспользоваться случаем и рассказать, что вы для меня когда-то сделали. Ваша картина, «Рождение нации» — уверен, она дорога каждому, кто был на войне!
— Ах, да! — улыбнувшись, сказал Мэйсидон.
— Я пробовал рассказывать жене о том, что такое война — как все это было, все эти бомбежки, пулеметные атаки — я воевал семь месяцев, в Двадцать шестой дивизии «Новая Англия» — но жена никогда не понимала. Наставляла на меня палец и говорила: «Ба-бах! Ты убит!», и мне приходилось смеяться — и я оставил все попытки объяснить ей хоть что-нибудь о войне.
— Эй, выпустите меня отсюда! — потребовал Пэт.
— Умолкни! — свирепо прорычал Гаспар. — Уж ты-то точно не был на войне!
— Я состоял в отряде самообороны Лос-Анджелеса, — сказал Пэт. — Меня не взяли в армию из-за плохого зрения.
— Вы только его послушайте! — с отвращением сказал Гаспар. — Вот так все эти уклонисты и оправдываются! Да, война — это страшно… Когда жена посмотрела ваш фильм, мне уже больше не надо было ей ничего объяснять. Она все поняла! Она стала говорить о войне совсем по-другому, и больше никогда не «бабахала» в меня. Я никогда не забуду тот момент, когда вы находитесь во взрывной воронке… Это было так правдоподобно, что у меня от страха даже руки вспотели!
— Благодарю вас, — любезно ответил на комплимент Мэйсидон и закурил следующую сигарету. — Видите ли, я сам воевал и потому знаю, что это такое. Я знаю, какие чувства рождает война!
— О, да, сэр! — с пониманием отозвался Гаспар. — Я очень рад, что мне представился случай рассказать вам о том, что вы для меня сделали. Вы… вы объяснили моей жене, что такое война!
— О чем это вы там говорите? — вдруг подал голос Пэт Хобби. — О той военной картине Билла Кольмана, которую он снимал в 1925 году?
— Ну вот, опять двадцать пять! — отозвался Гаспар. — Точно, «Рождение нации»! А сейчас умолкни, пока не появился капитан!
— И все-таки Фил Мэйсидон прекрасно меня знает, — со злостью заявил Пэт. — Я даже как-то наблюдал за тем, как он работал!
— К сожалению, я просто не припоминаю тебя, старина! — вежливо ответил Мэйсидон. — Ничем не могу помочь!
— А ты помнишь тот день, когда Билл Кольман снимал сцену со взрывной воронкой? Твой первый съемочный день?
На мгновение наступила тишина.
— Когда же появится капитан? — спросил Мэйсидон.
— С минуты на минуту, сэр!
— Ну, ничего страшного — я-то помню! — продолжал Пэт. — Потому что я был там и видел, как выкапывали эту «воронку». Кольман вышел на площадку в девять утра с бандой чернорабочих и четырьмя камерами. Он позвонил тебе прямо с площадки и сказал, чтобы ты шел к костюмерам и переоделся в солдатскую форму. Теперь вспомнил?
— Извини, старина — я никогда не запоминаю детали.
— Потом ты перезвонил и сказал, что ни один костюм тебе не подходит по размеру; а Кольман сказал, чтобы ты немедленно заткнулся и натянул на себя любой костюм — и когда ты вышел на площадку, ты был зол как черт, потому что костюм оказался велик.
Мэйсидон снова обаятельно улыбнулся.
— Старина, у тебя отличная память! Но ты уверен, что вспомнил тот самый фильм и того самого актера?
— Еще бы! Я вижу тебя там, словно это было вчера! — с суровостью инквизитора произнёс Пэт, и продолжил: — Да только у тебя было не так много времени на жалобы по поводу костюма, потому что Кольман вовсе не собирался слушать твое нытье. Он всегда знал, что в плане правдоподобной и естественной игры во всем Голливуде не найти актера хуже тебя — и он кое-что придумал. Он хотел снять главную сцену еще до полудня и сделать это так, чтобы ты даже не догадался, что тебя снимают. Он развернул тебя спиной к яме, спихнул тебя на дно и, когда ты приземлился на свою задницу, заорал «Мотор!»
— Это ложь! — сказал Фил Мэйсидон. — Я сам спустился вниз.
— Тогда почему ты начал орать? — спросил Пэт. — Твой голос до сих пор звенит у меня в ушах: «Эй! Что это вы задумали? Это что — шутка?! Вытаскивайте меня отсюда, или я вообще не буду сниматься!!!» — и все время ты пытался самостоятельно выбраться наверх, цепляясь за стенки ямы — ты выглядел совершенно безумным, таким тебя еще никто и никогда не видел. Ты почти вылез — а затем опять съехал вниз и остался лежать на дне, строя гримасы — пока, наконец, ты не начал дико орать; и все это время тебя снимали четырьмя камерами! Через двадцать минут ты сдался и просто лег на дне ямы, изредка приподнимая голову. Билл отснял сотню футов пленки и только после этого приказал ассистентам вытащить тебя.
Тем временем к участку подъехал дежурный капитан в патрульной машине. Он встал в дверях, освещаемый первыми лучами зари.
— Ну, что у вас тут, сержант? Пьяные?
Сержант Гаспар подошел к камере, отпер ее и кивком позволил Пэту из нее выйти. Пэт на мгновение прищурился — а затем его взгляд упал на Фила Мэйсидона; он погрозил актеру пальцем.
— Надеюсь, теперь ты понял, что мы с тобой действительно знакомы? — сказал он. — Билл Кольман смонтировал отснятое и добавил титры, из которых было ясно, что ты — пехотинец, и твоего приятеля только что убили. И что ты хотел вылезти и отомстить немцам, но вокруг рвались бомбы, и взрывные волны сбрасывали тебя вниз.
— О чем это он? — спросил капитан.
— Я хочу доказать этому парню, что хорошо с ним знаком, — ответил Пэт. — Билл говорил, что лучшим эпизодом картины стал момент, когда Фил заорал: «Я только что сломал ноготь на указательном пальце!» А в титре написали: «Десять немецких собак отправятся в ад, чтобы чистить тебе ботинки!»
— Похоже, обычная пьяная потасовка, — сказал капитан, поглядев на бумагомараку. — Отвезите ребят в больницу, сделайте тесты на алкоголь, да и дело с концом.
— Послушайте! — сказал актер с лучезарной улыбкой. — Мое имя — Фил Мэйсидон!
Капитан был молод и на эту должность попал по чьей-то протекции. Он вспомнил и имя, и лицо, но это не произвело на него никакого впечатления — Голливуд кишмя кишел подобного рода «патриархами».
Все уселись в патрульную машину, стоявшую у дверей.
После теста Мэйсидона задержали в участке до тех пор, пока друзья не внесут за него залог. А Пэта Хобби пришлось выпустить на свободу; но машина Пэта сломалась, и сержант Гаспар вызвался «подбросить» его до дома.
— Где вы живете? — спросил он у Пэта, когда они сели в машину.
— Сегодня вечером — нигде, — сказал Пэт. — Вот почему я шатался по городу. Как только будет можно кому-нибудь позвонить, займу пару баксов и устроюсь в отеле.
— Ну что ж, у меня как раз завалялась пара ненужных баксов.
Мимо проносились огромные особняки Беверли-Хиллз, и Пэт отсалютовал им рукой.
— В старые добрые времена я мог зайти в любой из этих домов хоть днем, хоть ночью! И даже в воскресное утро…
— То, что вы рассказали в участке — всё действительно так и было? — спросил Гаспар. — Они и правда просто бросили его в яму?
— Конечно! — сказал Пэт. — Этому парню не стоит так сильно задирать нос. Для него, как и для меня, всё в прошлом!
Оригинальный текст: Two Old-Timers, by F. Scott Fitzgerald.