Ф. Скотт Фицджеральд
«Сиротка» Мартин-Джонс и Пр-нц У-льский


Апрельским утром по волнам нью-йоркской гавани заскользил пароход «Маджестик». Он фыркнул в сторону буксиров и паромов-черепах, подмигнул яркой новенькой яхте и сердитым паровым свистком приказал убраться с дороги барже со скотом. Затем с шумом, как и всякая дородная леди, занимающая стул, он пришвартовался к собственной пристани и самодовольно объявил, что только что прибыл из Чербурга с заходом в Саутгемптон и доставил партию лучших образцов рода человеческого.

Эти «лучшие образцы» стояли на палубе и по-идиотски махали своим бедным родственникам, стоявшим на пристани и предвкушавшим новые перчатки и другие парижские сувениры. Очень скоро огромный трап соединил «Маджестик» и североамериканский континент, и с корабля стали сгружаться эти самые «лучшие образцы», среди которых обнаружились Глория Свансон, пара агентов по закупкам торгового дома «Лорд и Тейлор», министр финансов Граустарка с предложением погашения долга и один измученный ужасной морской болезнью африканский царек, всю зиму пытавшийся приземлиться на какой-нибудь твердый берег.

Фотографы неистово щелкали затворами, пассажиры потоком спускались на пристань. При появлении носилок с двумя уроженцами Среднего Запада, упившимися вусмерть накануне, послышались приветственные крики.

Пристань постепенно опустела, но даже когда последняя бутылка «бенедиктина» очутилась на берегу, фотографы не оставили свои позиции. Да и ответственный за высадку шкипер всё ещё оставался у подножия трапа, поглядывая на часы и на палубу, словно на борту всё еще оставалась какая-то важная часть груза. Наконец, зеваки на пирсе издали протяжное «А-а-а-а-х!», увидев, как с палубы «Б» стал спускаться последний кортеж. Впереди шли две французские горничные, неся на руках маленьких рыжих собачек, за ними следовал караван носильщиков, двигавшихся на ощупь и почти невидимых за бесчисленными свертками и букетами живых цветов. За ними шла бонна, держа за руку осиротевшее в войну французское дитя с грустными глазами, на пятки им наступал второй капитан, тянувший за собой на поводках трех неврастеничных лаек, явно не желавших никуда перемещаться — как, впрочем, и он.

Пауза. У леера появляется капитан, сэр Говард Джордж Уитчкрафт, а рядом с ним… похоже на ком роскошного черно-бурого лисьего меха!

Ликуйте! После пяти лет странствий по столицам Европы «Сиротка» Мартин-Джонс ступает на родную землю!

Нет, «Сиротка» Мартин-Джонс — это не собачка. Это девушка, прекрасная, как роза — пожав руку капитану сэру Говарду Джорджу Уитчкрафту, она улыбнулась так, словно только что услышала самую свежую на свете остроту. Всякий, кто ещё не покинул пристань, почувствовал, как эта улыбка всколыхнула апрельский воздух, и обернулся, чтобы увидеть это воочию.

Она неторопливо спускалась по трапу. В руках она комкала шляпку — безумно дорогой и невообразимый эксперимент художника, а ветер гавани безуспешно пытался разбросать и взъерошить её короткие, «а-ля арестант», волосы. Выражение её лица заставляло вспомнить о блаженстве свадебного утра, однако вставленный в голубой, как у младенца, глаз экстравагантный монокль несколько смазывал впечатление. Через каждые несколько шагов монокль выпадал от взмаха её длинных ресниц, она весело смеялась, всем своим видом показывая, как ей всё это надоело, и вставляла надменное стекло в другой глаз.

Хоп! Сто пять фунтов её веса оказались на причале, и тот, казалось, дрогнул и прогнулся, сраженный её красотой. Несколько носильщиков грохнулись в обморок. Большая сентиментальная акула, всю дорогу не отстававшая от корабля, в отчаянии выпрыгнула из воды, чтобы увидеть её в последний раз, и с разбитым сердцем скрылась в морской пучине. «Сиротка» Мартин-Джонс вернулась домой.

Её не встречали члены семьи — по той простой причине, что она была единственным живым её членом. В 1913 её родители одновременно покинули этот мир, уйдя на дно вместе с «Титаником», так что всё семейное состояние Мартин-Джонсов в размере семидесяти пяти миллионов долларов перешло к маленькой наследнице в тот день, когда ей исполнилось десять лет. Сущее безобразие, скажет обыватель.

«Сиротку» Мартин-Джонс (её настоящее имя было давно забыто) фотографировали со всех сторон. Монокль продолжал выпадать, она продолжала одновременно смеяться, зевать и вставлять его на место, поэтому все изображения получились нерезкими — если не считать киносъемки. Зато на все фото попал встречавший её на пирсе взволнованный молодой красавец, в глазах которого горел отчаянный огонь любви. Его звали Джон М. Честнут, он уже успел написать историю своего успеха для журнала «Америкэн мэгэзин» и был безнадежно влюблен в Сиротку с тех самых пор, когда она, словно морская волна, стала слушаться лишь зова летних лун.

Сиротка соизволила его заметить лишь в тот момент, когда они уже почти покинули причал, но смотрела она на него так, будто видела впервые в жизни.

— Сиротка, — начал он, — Сиротка…

— Джон М. Честнут? — осведомилась она, окинув его заинтересованным взглядом.

— Ну конечно! — сердито воскликнул он. — Делаешь вид, что не узнала? И, наверное, это не ты мне писала, чтобы я тебя здесь встретил?

Она рассмеялась. За её спиной возник предупредительный шофер, она сбросила манто и осталась в ярком пестром клетчатом платье с голубыми и серыми квадратами. Она встряхнулась, как промокшая птичка.

— Мне ещё такую кучу барахла надо декларировать … — рассеяно заметила она.

— Да-да, — с беспокойством сказал Честнут, — но сначала я должен тебе сказать, Сиротка, что я ни на минуту не переставал тебя любить!

Она издала стон.

— Прошу тебя! На корабле было несколько молодых американцев. Этот предмет разговора мне слегка приелся.

— Боже мой! — воскликнул Честнут, — ты считаешь, что моя любовь — то же самое, что и те признания, которые ты выслушивала на корабле?

Он повысил голос, и стоявшие ближе повернули головы, прислушиваясь.

— Т-с-с! — одернула она его, — мы не на сцене. Если хочешь, чтобы я хотя бы обращала на тебя внимание, умерь свой пыл.

Но голос уже не слушался Джона М. Честнута.

— Ты хочешь сказать, — задрожал он на высокой ноте, — что забыла, что сказала на этом же самом причале ровно пять лет назад — во вторник?

За разыгрывавшейся на причале сценой теперь наблюдала добрая половина пассажиров корабля; некоторые даже покинули здание таможни, чтобы лучше видеть.

— Джон, — её недовольство нарастало, — если ты ещё раз повысишь голос, я сделаю так, что у тебя появится отличная возможность остыть. Я остановлюсь в «Ритце». Приходи сегодня вечером.

— Но послушай, Сиротка! — упрямо продолжал он охрипшим голосом. — Послушай! Пять лет назад…

И тут зрителям на причале довелось увидеть любопытное зрелище. Юная леди в клетчатом платье с голубыми и серыми квадратами проворно шагнула вперед и коснулась руками взволнованного молодого человека, стоявшего рядом с ней. Молодой человек, не глядя, попятился назад, его нога попала в пустоту и он плавно грохнулся вниз с тридцатифутового причала, не без грации перевернулся в воздухе и шлёпнулся прямо в воды Гудзона.

Раздались испуганные крики, все бросились к краю причала, но юноша тотчас же вынырнул из воды. Затем он поплыл — увидев это, юная леди, ставшая, по всей видимости, виновницей происшествия, перегнулась через ограждение и крикнула в сложенные рупором руки:

— Я буду у себя в половине пятого!

Весело взмахнув на прощание рукой и не дожидаясь ответного жеста от водоплавающего джентльмена, она поправила свой монокль, бросила надменный взгляд на собравшуюся толпу и, не торопясь, удалилась со сцены.

II

Пять собачек, три горничные и французское дитя были размещены в самом большом номере отеля «Ритц», и Сиротка лениво погрузилась в горячую ванну, благоухавшую травами, где и провела почти час. После этого она приняла важных посетителей — массажиста, маникюршу и, наконец, парикмахера из Парижа, подравнявшего её волосы до длины, подобающей парижскому арестанту. В четыре часа прибыл Джон Честнут и обнаружил, что в холле уже толпится полдюжины адвокатов и банкиров, ответственных за управление финансовыми активами Мартин-Джонсов. Они толпились там с половины второго и к этому времени уже находились в состоянии заметного беспокойства.

После того, как одна из горничных подвергла его тщательному осмотру — возможно, чтобы убедиться, что он уже полностью высох — Джона немедленно провели туда, где находилась мадемуазель. Мадемуазель находилась в спальне и полулежала на шезлонге среди двух дюжин шелковых подушек, прибывших вместе с ней из-за океана. Джон вошел в комнату, держась слегка натянуто, и поприветствовал её церемонным поклоном.

— Выглядишь получше, — сказала она, поднявшись с подушек и внимательно его оглядев. — У тебя даже румянец появился!

Он холодно поблагодарил её за комплимент.

— Тебе надо плавать каждое утро, — а затем, как бы между делом, добавила: — пожалуй, завтра уеду обратно в Париж!

У Джона Честнута отвисла челюсть.

— Я же тебе писала, что в любом случае собираюсь провести тут не больше недели, — добавила она.

— Но, Сиротка…

— А что мне здесь делать? В Нью-Йорке ведь нет ни одного по-настоящему интересного человека.

— Но послушай, Сиротка, дай мне шанс! Останься хотя бы дней на десять, узнаешь меня получше, а?

— Узнаешь тебя? — Её тон подразумевал, что он был для неё давно прочитанной книгой. — Мне нужен человек, способный на красивый жест!

— Ты что, желаешь, чтобы я выражал себя исключительно пантомимой?

Сиротка испустила недовольный вздох.

— Я хочу сказать, что у тебя нет никакой фантазии, — терпеливо объяснила она. — У американцев полностью отсутствует воображение! Париж — вот единственный крупный город, где цивилизованная женщина может дышать свободно.

— Ты больше ничего ко мне чувствуешь?

— Если бы это было так, я вряд ли стала бы пересекать океан, чтобы увидеться с тобой. Но едва я увидела американца на корабле, как тут же поняла, что не смогла бы за такого выйти замуж. Я просто возненавижу тебя, Джон, и единственным результатом этой истории станет твоё разбитое сердце — но удовольствие от всего этого получу только я.

Она стала зарываться в подушки и, в конце концов, практически в них утонула.

— Потеряла монокль, — пояснила она.

После тщетных поисков в шелковых глубинах обнаружилось, что прозрачное стеклышко свесилось за спину на шнурке.

— Как бы я хотела влюбиться! — продолжила она, опять украсив моноклем свое детское личико. — В прошлом году, весной, я чуть не сбежала из Сорренто с одним индийским раджей, но он был слегка неотесан, и к тому же я не нашла общий язык с одной из других его жён…

— Перестань нести чушь! — воскликнул Джон, пряча лицо в ладони.

— Ну, я же не вышла за него, — возразила она. — Но, как бы это объяснить — у него было, что предложить! Он был третьим богатейшим подданным британской короны. И, кстати — ты богат?

— Нет, если сравнивать с тобой.

— Ну, вот... И что можешь предложить мне ты?

— Любовь.

— Любовь? — она снова скрылась в подушках. — Послушай, Джон. Жизнь для меня — череда сверкающих базаров, и перед каждой лавкой стоит купец, потирает ручки и приговаривает: «Милости просим! Лучший товар в мире!» И я захожу, и в моем кошельке звенят красота, деньги и молодость — всё, что нужно для покупки. «Что у вас тут хорошего?» спрашиваю я, а он потирает ручки и говорит: «Мадемуазель, как раз сегодня у нас есть для вас прекра-а-а-снейшая любовь!» Иногда у него даже нет её на складе, но он за ней посылает, когда видит, сколько я готова за неё выложить. Да, я никогда не ухожу от него без любви — а он не получает взамен ничего. Вот так я беру своё!

Джон Честнут в отчаянии встал и сделал шаг к окну.

— Не выбрасывайся! — сразу же воскликнула Сиротка.

— Ладно, — вниз, на Мэдисон-авеню, полетел окурок.

— Дело не в тебе, — сказала она, уже помягче. — Пусть ты скучный и неинтересный, ты нравишься мне больше, чем я в состоянии выразить. Но жизнь здесь так монотонна. Никогда ничего не происходит!

— Много чего происходит, — возразил он. — Да пожалуйста: только за сегодня произошло головоломное убийство в Хобокене и самоубийство сенатора в Мэйне; в Конгрессе рассматривали законопроект о поголовной стерилизации агностиков…

— Юмор меня не интересует, — возразила она, — но у меня имеется древняя, как мир, тяга к романтике. Представляешь, Джон, месяц назад я обедала за одним столом с людьми, которые, подбросив монету, разыграли княжество Шварцберг-Райнминстер! В Париже я познакомилась с одним человеком, по имени Блутчдак, который устроил настоящую войну и планирует через год устроить ещё одну!

— Ну что ж, тогда для разнообразия давай сегодня куда-нибудь сходим, — упрямо продолжал он.

— Куда же? — презрительно осведомилась Сиротка. — Думаешь, у меня всё ещё дух захватывает от похода в ночной клуб с бутылкой приторной шипучки? Я давно уже предпочитаю свои собственные воздушные замки!

— Я отведу тебя в самое захватывающее место в городе.

— А что там будет? Ты должен сказать мне, что там будет!

Джон Честнут внезапно глубоко вздохнул и осторожно огляделся, словно опасаясь, что их могут услышать.

— Ну, говоря начистоту, — тихо сказал он, и в голосе его послышалась тревога, — если всё откроется, со мной может случиться нечто ужасное.

Она тут же выпрямилась, и подушки попадали с неё, как листья.

— Ты намекаешь, что с тобой произошла какая-то темная история? — воскликнула она, рассмеявшись. — Ни за что не поверю! Нет, Джон, все твои радости жизни проистекают от медленного движения в одном направлении по проторенной дороге — лишь вперед и вперед.

Слова, срывавшиеся с её губ, похожих на миниатюрную надменную розу, вонзались в него, словно шипы. Джон взял со стула шляпу, пальто и трость.

— Последний раз спрашиваю: пойдешь ты сегодня со мной смотреть то, что покажут?

— Что смотреть? На кого смотреть? Неужели в этой стране есть на что посмотреть?

— Можно посмотреть на принца Уэльского, — произнес он будничным тоном.

— Что? — Она выпрыгнула из шезлонга. — Он в Нью-Йорке?

— Будет сегодня вечером. Хочешь на него посмотреть?

— Хочу ли я? Я ведь никогда его не видела! Всюду, где он бывал, я появлялась позже. Я готова отдать год жизни, чтобы провести рядом с ним хотя бы час! — её голос дрожал от волнения.

— Он ездил в Канаду. Сюда он приедет инкогнито, посмотреть боксерский матч. Так получилось, что я знаю, куда он собирается сегодня вечером.

Сиротка издала короткий экстатический вопль:

— Доминик! Луиза! Жермен!

Прибежали три девушки. Комната неожиданно заиграла лучами беспорядочного ослепительного света.

— Доминик, машину! — по-французски крикнула Сиротка. — Луиза, мое золотистое платье и туфли с золотыми каблуками! Крупный жемчуг тоже — весь жемчуг, и большой алмаз, и чулки с сапфировыми стрелками. Жермен! Сейчас же пошли в парикмахерскую, пусть срочно высылают мастера. Приготовить ванну — как можно холоднее, с миндальным маслом! Доминик — молнией к Тиффани, пока они не закрылись. Купишь там брошь, кулон, тиару — что угодно, не важно, лишь бы с гербом дома Виндзоров.

Сама она уже расстегивала пуговицы платья — и когда Джон быстро развернулся, чтобы выйти, ткань начала сползать вниз с её плеч.

— Орхидеи! — крикнула она ему вслед, — найди мне орхидеи, ради всего святого! Четыре дюжины, мне нужно выбрать!

Горничные, как испуганные птички, уже порхали туда и сюда по комнате. — Духи, Луиза, открой чемоданчик, где духи — и мои розовые соболя, и мои алмазные подвязки, и  прованское масло для рук! Скорее всё неси сюда! И это тоже — и это — ах, да, и это!

Дальше оставаться было бы уже нескромно, и Джон Честнут вышел из номера. Шестеро управляющих, пребывавших в состояниях утомления, апатии, выхода в отставку и отчаяния разной степени, всё ещё захламляли холл.

— Джентльмены, — объявил Джон Честнут, — боюсь, что мисс Мартин-Джонс слишком устала в дороге и не сможет принять вас сегодня.

III

— Это место почему-то решили назвать «Дырка в небесах».

Сиротка осмотрелась. Они находились в ресторане на крыше здания, ничем не отделенные от апрельской ночи. Над головой холодно подмигивали настоящие звезды, а на погруженном во мрак западе виднелся кусочек ледяной луны. Но там, где стояли они, было тепло, как июньской ночью, и пары, сидевшие за столиками или танцевавшие на матовом стеклянном полу, не обращали внимания на неприветливое небо.

— Отчего здесь так тепло? — шепотом спросила она по пути к столику.

— Какое-то новое изобретение. Тёплый воздух задерживается и не поднимается в небо. Не знаю, как эта штука устроена, но слышал, что здесь открыто всегда, даже среди зимы…

— Где же принц Уэльский? — взволнованно спросила она.

Джон осмотрелся.

— Ещё не прибыл. Должен быть примерно через полчаса.

Она глубоко вздохнула.

— Волнуюсь в первый раз за последние четыре года!

Четыре года — на год меньше, чем он любил её. Ему хотелось знать, была ли она столь же очаровательна, как и сейчас, под этим янтарным светом и этим темным небом, когда ей было шестнадцать и она была очаровательной сумасбродной девчонкой, просиживающей ночи напролет в ресторанах с офицерами, которым назавтра надлежало отправляться под Брест — слишком рано утратила она романтические иллюзии в давно прошедшие, невеселые и горькие, дни войны. Он вся — начиная с горящих глаз и заканчивая миниатюрными каблучками туфель, украшенных полосками из настоящего золота и серебра — была похожа на один из тех чудесных кораблей, которые каким-то образом попадают внутрь бутылки. Она была исполнена так тщательно и тонко, словно искусный мастер потратил на её создание половину жизни. Джону Честнуту хотелось взять её в руки, покрутить так и сяк, изучить кончик туфли, или мочку уха, или веко, приглядеться поближе к волшебной материи, из которой были созданы её ресницы.

— Кто это? — она внезапно указала на красивого латиноамериканца, сидевшего за столиком напротив.

— Это Родриго Минерлино, звезда кино и рекламы кремов для лица. Он, возможно, даже будет танцевать — но позже.

Сиротка неожиданно осознала, что слышит звуки скрипок и барабанов, хотя музыка, казалось, доносилась откуда-то издалека — казалось, её приносил свежий ночной воздух и бросал прямо на пол с дремотной отрешенностью.

— Оркестр на соседней крыше, — объяснил Джон. — Новинка сезона… Смотри, представление начинается!

Из скрытого входа в круге резкого варварского света неожиданно появилась тонкая, как тростинка, юная негритянка, музыка перешла в надрывный минор, и она начала петь ритмичную печальную песню. Стебель её тела неожиданно переломился, а девушка начала медленный нескончаемый танец, без всякого развития и без надежды, словно крах жестокой несбыточной мечты. Папы Джека больше нет, выкрикивала она снова и снова с истерической монотонностью, отчаянно и непримиримо. Одна за другой громкие трубы пытались вырвать её из мерного ритма безумия, но она слушала лишь глухой грохот барабанов, который удерживал её в каком-то затерянном месте вне времени, посреди тысяч забытых лет. Когда замолкла даже флейта-пикколо, она снова вытянулась в одну тонкую коричневую линию, издала ещё один резкий, ужасающе-громкий стон и растворилась во внезапно опустившейся темноте.

— Она очень известна в Нью-Йорке, — пояснил Джон, когда снова зажегся янтарный свет. — Следующим выступает Шейк Б. Смит, этот парень комик — в основном, глупая болтовня…

Он умолк. Как только потушили свет для второго номера, Сиротка громко вдохнула и взволнованно подалась вперед на стуле. Джон увидел, что её взгляд, как у гончей, неподвижно остановился на группе людей, появившихся из бокового входа и рассаживавшихся за столиком в полутьме.

Столик скрывался за пальмами, и Сиротка поначалу видела лишь три плохо освещенные фигуры. Затем она разглядела четвертого, который уселся, скрывшись за тремя остальными — бледный овал лица, обрамленный сверху мерцающими темно-русыми волосами.

— Смотри скорей! — воскликнул Джон. — Вот и его величество!

Её дыхания было совсем не слышно. Она едва ли сознавала, что комик теперь стоит в отблесках белого света в танцевальном зале, что он уже некоторое время что-то говорит, а в воздухе слышатся раскаты смеха. Она была заворожена, её взгляд оставался неподвижным. Она увидела, как один из компании наклонился и что-то прошептал другому, и как сверкнуло пламя спички, и засиял на заднем плане яркий огонек сигареты. Сколько времени она провела неподвижно, она и сама не знала. Затем ей показалось, что с её глазами что-то произошло — всё стало белым, нестерпимо ярким, она резко развернулась и обнаружила, что находится прямо в круге падавшего сверху света яркого софита. Она осознала, что это к ней обращены чьи-то слова, и что вокруг начинают плескаться волны смеха — свет ослеплял её, и она инстинктивно попыталась встать со стула.

— Сиди! — прошептал Джон, сидевший напротив. — Для этого номера он всегда выбирает кого-нибудь из публики.

И тут она поняла — это был комик Шейк Б. Смит. Он разговаривал с ней, он спорил с ней — о чем-то, что казалось чрезвычайно смешным всем остальным, а ей самой казалось чередой отрывистых неразборчивых звуков. Ощутив шок от внезапно направленного на неё света, она сначала чисто рефлекторно постаралась сохранить на лице спокойствие, а теперь вот улыбнулась. Такая реакция была вызвана её редкостным самообладанием. Эта улыбка была абсолютно бесстрастной, как будто она не заметила ни света, ни попытки подшутить над её очарованием — всего лишь веселое изумление от того, что какой-то бесконечно далекий персонаж пытался острить, хотя его остроты могли бы с таким же успехом попытаться достичь луны. Она больше не была «леди» — маска леди в такой ситуации показалась бы грубой, жалкой, или смешной; Сиротка всем своим видом демонстрировала, что полностью отдает себе отчет в своей недоступной красоте, и спокойно сидела во всём своем великолепии, пока комик не почувствовал своё абсолютное одиночество на сцене. По его сигналу софит внезапно потух. Момент был упущен.

Момент был упущен, комик покинул танцевальный зал и снова послышалась далекая музыка. Джон склонился к ней.

— Прости, я и не предполагал… Но тут ничего нельзя было поделать! Ты держалась просто великолепно.

Вежливо рассмеявшись, она показала, что инцидент исчерпан — затем вздрогнула, потому что за столиком на другой стороне теперь сидели только двое.

— Он ушел! — тут же расстроилась она.

— Не волнуйся, он вернется! Он должен вести себя как можно осторожней, сама понимаешь — так что, скорее всего, он с одним из своих спутников ждет снаружи, пока опять погасят свет.

— А зачем ему прятаться?

— Никто даже не предполагает, что он в Нью-Йорке. Он здесь находится под чужим именем.

Свет снова погас, и практически тут же из темноты возник высокий мужчина и приблизился к их столику.

— Позвольте представиться, — скороговоркой произнес он, обращаясь к Джону надменным британским тоном. — Лорд Чарльз Эсте, из свиты барона Марчбанкса, — он пристально посмотрел в глаза Джону, чтобы убедиться, что тот оценил значительность имени.

Джон кивнул.

— Это должно остаться между нами — надеюсь, вы меня понимаете?

— Конечно.

Сиротка на ощупь нашла на столе своё нетронутое шампанское и одним залпом выпила весь бокал.

— Барон Марчбанкс имеет честь пригласить вашу спутницу присоединиться к его компании хотя бы ненадолго, до окончания номера.

Мужчины взглянули на Сиротку. Повисла недолгая пауза.

— Хорошо, — сказала она и бросила вопросительный взгляд на Джона. Он снова кивнул. Она встала и с сильно бьющимся сердцем пошла, огибая столики, вперед, на другой конец зала; затем её стройная фигура в мерцающем золотом платье растворилась в полутьме за столиком.

IV

Номер подходил к концу, а Джон Честнут сидел в одиночестве за своим столиком, помешивая случайные пузырьки в бокале шампанского. За секунду до того, как вновь зажегся свет, послышалось резкое шуршание золотой ткани и Сиротка, раскрасневшаяся и учащенно дышащая, опустилась на свой стул. Её глаза блестели от слез.

Джон задумчиво посмотрел на неё.

— Ну, как пообщались?

— Он не очень разговорчив.

— Он хоть что-нибудь сказал?

Её рука дрожала, когда она взялась за бокал с шампанским.

— Он просто смотрел на меня, пока было темно. Произнес несколько вежливых банальностей. Он совсем как на картинках, только выглядит пресыщенным и усталым. Он даже не спросил, как меня зовут.

— Он уезжает из Нью-Йорка сегодня?

— Через полчаса. На улице его и его спутников ждет автомобиль — они собираются пересечь границу еще до рассвета.

— Он и тебе показался… обворожительным?

Она задумалась и медленно кивнула головой.

— Да, все так говорят, — хмуро согласился Джон. — Они ждут, что ты вернешься?

— Я не знаю, — она неуверенно посмотрела на другой конец зала, но знаменитость опять куда-то удалилась из-за столика. Она отвела взгляд, а к их столику уже спешил совершенно незнакомый молодой человек, который мгновение назад чуть замешкался в дверях. Он был смертельно бледен, в неопрятном и неподобающем месту деловом костюме; приблизившись, он положил дрожащую руку на плечо Джону Честнуту.

— Монти! — воскликнул Джон, вздрогнув от неожиданности и разлив шампанское. — В чем дело? Что случилось?

— Они вышли на след! — произнес молодой человек дрожащим шепотом. Он огляделся. — Надо переговорить с вами наедине.

Джон Честнут вскочил на ноги, и Сиротка заметила, что его лицо стало белым, как салфетка, которую он держал в руке. Он извинился, и они отошли к стоявшему невдалеке свободному столику. Сиротка с любопытством посмотрела им вслед, а затем возобновила пристальное наблюдение за столиком на другом конце зала. Попросят ли её вернуться? Принц встал, поклонился и ушел. Возможно, она должна была дождаться его возвращения, но, несмотря на не совсем ещё унявшуюся дрожь, она вновь ощущала себя «Сироткой» Мартин-Джонс. Её любопытство было удовлетворено — следующий шаг должен был сделать он. Ей хотелось знать наверняка, на самом ли деле она ощутила присущий ему шарм — а особенно ей было интересно, произвела ли она на него впечатление?

Бледная личность по имени Монти куда-то скрылась, а Джон вернулся за столик. Сиротка изумилась, обнаружив, что с ним произошла ужасная перемена. Он, словно пьяный, рухнул на стул.

— Джон! Что случилось?

Вместо ответа он потянулся к бутылке шампанского, но пальцы его так дрожали, что часть вина мокрым желтым пятном растеклась на столе у ножки бокала.

— Тебе плохо?

— Сиротка, — медленно произнес он, — я — конченый человек!

— О чем ты?

— Я — конченый человек, говорю же тебе, — он выдавил из себя улыбку. — Час назад выписан ордер на мой арест.

— Что ты сделал? — испуганно спросила она. — За что тебя хотят арестовать?

Свет снова погас, начался следующий номер, и Джон неожиданно рухнул на стол.

— Что ты сделал? — повторила она с нехорошим предчувствием. Она нагнулась вперед — его было еле слышно.

— Убийство? — она почувствовала, как у неё по телу пробежала ледяная судорога.

Он кивнул. Она схватила его за руки и встряхнула, как встряхивают надеваемое пальто. Его глаза чуть не вылетели из орбит.

— Это правда? У них есть доказательства?

Он, шатаясь, кивнул.

— Тогда тебе нужно немедленно бежать из страны! Ты понял, Джон? Ты должен бежать немедленно, пока они не нашли тебя прямо здесь!

В диком испуге он стрельнул глазами по направлению к выходу.

— О, Господи! — воскликнула Сиротка, — да что же ты стоишь столбом? — её отчаянно метавшийся по залу взгляд неожиданно замер. Она глубоко вздохнула, чуть помедлила, а затем яростно зашептала ему в ухо.

— Если я всё устрою, ты готов сейчас же уехать в Канаду?

— Каким образом?

— Я всё устрою — только хоть чуть-чуть соберись! Это я, Сиротка, ты меня слышишь, Джон? Я хочу, чтобы ты сидел тут и не двигался, пока я не вернусь!

Через минуту под покровом темноты она пересекла зал.

— Барон Марчбанкс! — тихо прошептала она, остановившись прямо за его стулом.

Он жестом пригласил её сесть.

— В вашей машине найдется место для двух пассажиров?

Один из спутников принца резко обернулся.

— В машине его сиятельства мест нет, — коротко ответил он.

— Это очень важно, — её голос дрожал.

— Ну, — принц заколебался, — даже не знаю…

Лорд Чарльз Эсте поймал взгляд принца и покачал головой.

— Не думаю, что это разумно. Мы и так сильно рискуем, нарушив приказания. Не забывайте, нам не нужны осложнения.

Принц нахмурился.

— Но разве это осложнение? — возразил он.

Эсте развернулся и посмотрел на Сиротку.

— Почему вы просите?

Сиротка замялась.

— Ну, — она вдруг покраснела, — нам надо бежать; мы хотим пожениться!

Принц рассмеялся.

— Отлично! — воскликнул он. — Это всё объясняет. Эсте чересчур подозрителен! Считайте, вы его переубедили. Мы вот-вот уезжаем, сколько у нас времени?

Эсте посмотрел на часы.

— Уже пора!

Сиротка бросилась обратно. Она хотела, чтобы все покинули ресторан, пока не включили свет.

— Скорей! — крикнула она в ухо Джону. — Мы едем за границу — с Принцем Уэльским. Утром ты будешь в безопасности.

Он изумленно посмотрел на неё снизу вверх. Она торопливо уплатила по счету, схватила Джона за руку и, стараясь не привлекать внимания, повела к другому столику, где кратко представила его присутствовавшим. Принц поприветствовал его, пожав ему руку, спутники принца ограничились легкими поклонами, почти не скрывая своего неудовольствия.

— Нам пора, — сказал Эсте, с нетерпением поглядывая на часы.

Все встали, и неожиданно у всех одновременно вырвалось восклицание — в дверях показались двое полицейских и рыжий в штатском.

— Выходим, — выдохнул Эсте, толкая всех к боковому выходу. — Кажется, тут намечается какая-то заварушка, — он выругался, потому что ещё два синих мундира перекрыли второй выход. Не зная, что делать дальше, все остановились. Человек в штатском стал внимательно оглядывать сидящих за столами.

Эсте бросил резкий взгляд на Сиротку, затем на Джона, которые спрятались за пальмами.

— Это что, ваши таможенники? — спросил Эсте.

— Нет, — прошептала Сиротка. — Хуже. Сейчас начнутся неприятности. Мы можем выйти через тот выход?

Принц, явно разгневавшись, опять сел на стул.

— Ребята, сообщите, когда будете готовы выходить, — он улыбнулся Сиротке. — Подумать только, мы все сейчас попадем в переделку из-за ваших прекрасных глаз!

Внезапно зажегся свет. Человек в штатском проворно выскочил на середину танцевального зала.

— Не пытайтесь покинуть помещение! — крикнул он. — Эй, вы, за пальмой, сядьте на места! Джон М. Честнут здесь?

Сиротка не смогла сдержаться и вскрикнула.

— Внимание! — крикнул детектив полицейским, стоявшим за ним. — Не спускать глаз с той веселой компании, вон там. Руки вверх, господа!

— Боже мой! — прошептал Эсте, — надо быстро отсюда выбираться! — Он повернулся к принцу. — Нельзя этого допустить, Тед. Тебя ни в коем случае не должны здесь увидеть. Я отвлеку их внимание, а ты спускайся вниз к машине.

Он сделал шаг по направлению к боковому выходу.

— Эй, там, руки вверх! — крикнул человек в штатском. — Я не шучу! Кто из вас Честнут?

— Вы сумасшедший! — крикнул Эсте. — Мы британские подданные. Мы не позволим втянуть нас в грязные провокации!

Послышался женский крик, началось общее движение по направлению к лифту, резко прекратившееся под дулами двух автоматических пистолетов. Девушка рядом с Сироткой упала в обморок и свалилась на пол, и в тот же момент послышалась музыка с соседней крыши.

— Прекратите музыку! — взревел человек в штатском. — И надеть «браслеты» на всю компанию — живо!

Двое полицейских стали приближаться к их группе; в тот же миг Эсте и остальные спутники принца вытащили револьверы и, как можно плотнее закрывая принца, стали двигаться к стене зала. Прозвучал выстрел, затем ещё один, послышались звуки падающего серебра и бьющегося фарфора — посетители стали быстро прятаться, опрокидывая столики.

Началась общая паника. Последовало один за другим три выстрела, затем началась беспорядочная пальба. Сиротка видела, как Эсте хладнокровно выстрелил по восьми горящим светильникам, и воздух наполнился густым серым дымом. Как нелепый аккомпанемент к звукам выстрелов и криков, не прекращаясь, шумел далекий джаз.

И вдруг все неожиданно кончилось. Над крышей прозвучал резкий свисток, и сквозь дым Сиротка увидела, как Джон Честнут с поднятыми руками направляется к человеку в штатском. Послышался последний истерический крик, холодный треск фарфора, когда кто-то случайно наступил на кучу тарелок, и над крышей повисла тяжелая тишина — даже оркестр, кажется, умолк.

— Все кончено! — громкий голос Джона Честнута прозвенел в ночном воздухе. — Вечеринка окончена. Желающие могут расходиться по домам!

Тишина продолжалась — Сиротка знала, что это была благоговейная тишина — груз вины свел Джона Честнута с ума.

— Все отлично сыграли! — крикнул он. — Благодарю всех и каждого. Если остались еще не перевернутые столики, занимайте — шампанское будут подавать, пока все не разойдутся.

Сиротке показалось, что крыша и звезды над ней вдруг стали всё быстрее и быстрее кружиться. Она увидела, как Джон и детектив сердечно пожали друг другу руки, а затем детектив широко улыбнулся и засунул пистолет в карман. Снова послышалась музыка, и упавшая было в обморок девушка вдруг обнаружилась танцующей в углу с лордом Чарльзом Эсте. Джон бегал туда и сюда, хлопая всех по плечам, смеясь и пожимая руки. Затем он направился к ней, свежий и невинный, как дитя.

— Не правда ли, получилось великолепно? — воскликнул он.

Сиротка почувствовала, как к ней подкрадывается слабость. Она протянула руку назад и нащупала стул.

— Что здесь произошло? — ничего не понимая, воскликнула она. — Ущипните меня — это сон?

— Конечно, нет! Это самая настоящая явь. Я всё это придумал, Сиротка, разве ты не поняла? Я всё это придумал для тебя. И всё организовал. Единственная прозвучавшая за вечер правда — это моё имя!

Она неожиданно рухнула ему на грудь, хватаясь за лацканы пиджака, и упала бы на пол, если бы он вовремя её не подхватил.

— Шампанского, быстрее! — крикнул он, а затем прикрикнул на Принца Уэльского, стоявшего поблизости: — Эй, ты! Распорядись, чтобы подали мою машину, живее! Мисс Мартин-Джонс переволновалась и упала в обморок.

V

Небоскреб разлаписто вздымался тридцатью рядами окон, затем вытягивался,  напоминая ровный кусок сахара, блестящий и белый. Затем шла еще сотня футов изящного шпиля, сужавшегося в ровную продолговатую башню, упиравшуюся в небеса, словно тонкая игла. В высоком окне на самом верхнем этаже стояла Сиротка Мартин-Джонс, вдыхая свежий ветер и глядя с высоты на город.

— Мистер Честнут просит вас пройти прямо в его личный кабинет!

Её изящные ножки послушно двинулись по ковру в просторное помещение, из которого открывался вид на гавань и открытое море.

Джон Честнут сидел за столом, поджидая её, и Сиротка подошла к нему и обняла его за плечи.

— Это правда ты сам? — с беспокойством спросила она. — Честно?

— Ты написала мне лишь за неделю до приезда, — будто оправдываясь, сказал он, — и я просто не успел устроить для тебя революцию!

— Это всё было только ради меня? — спросила она. — Всё это безумное восхитительное представление — просто ради меня?

— Безумное? — он задумался. — Ну, не совсем, хотя началось действительно именно так. В последнюю минуту я пригласил владельца одного ночного клуба, и пока ты сидела за соседним столиком, я продал ему свою идею.

Он посмотрел на часы.

— Ещё одно небольшое дело, и я буду свободен до обеда. Как раз успеем пожениться, — Он снял трубку телефона. — Это Джексон? … Отправьте телеграмму, в три адреса: Париж, Берлин, Будапешт. Пусть тех лже-герцогов, которые разыгрывали в монетку Шварцберг-Райнминстер, выдворят за границу, в Польшу. Если голландцы не отреагируют, снизьте обменный курс на точка три нуля два. И еще: этот идиот Блутчдак опять пытается устроить войну на Балканах. Посадите его на первый же корабль до Нью-Йорка или выдайте его Греции, пусть его там посадят.

Он положил трубку и, рассмеявшись, повернулся к изумленной космополитке.

— Следующая остановка — мэрия. Затем, если хочешь, поедем в Париж.

— Джон, — твердо спросила она, — кто был Принцем Уэльским?

Он молчал, пока они не вошли в лифт и не спикировали на двадцать этажей ниже. Затем наклонился и похлопал лифтера по плечу.

— Не так быстро, Седрик. Дама не привыкла к падениям с высоты.

Лифтер обернулся и улыбнулся. Его лицо было бледным и овальным, в обрамлении тёмно-русых волос. Сиротка вспыхнула, как огонь.

— Седрик родом из Уэссекса, — объяснил Джон. — Сходство — и это еще слабо сказано! — изумительное. Принцы не всегда ведут себя благоразумно… Я подозреваю, что Седрик пусть и не совсем законный, но всё же «Вельф».

Сиротка сняла золотой монокль с шеи и набросила ленту на голову Седрика.

— Благодарю вас за то, — сказала она, — что во второй раз в жизни мне довелось испытать настоящий трепет!

Джон Честнут, как купец, стал потирать руки.

— Милости просим, леди! — воззвал он к ней. — Лучший товар в городе!

— А что у вас тут хорошего?

— Мадемуазель, как раз сегодня у нас есть для вас прекра-а-а-снейшая любовь!

— Заверните, мистер Купец! — воскликнула Сиротка Мартин-Джонс. — Похоже, это выгодная сделка!


Комментарий Ф. Скотта Фицджеральда о создании этого рассказа
(из книги «Эти рассказы вышли на рынок», редактор Вернон Макензи, Нью-Йорк, 1935)

«“Сиротка” Мартин Джонс и Пр-нц У-льский»: был поражен личностью одной девушки, только что вернувшейся из Европы и ненавидевшей Америку. Ну и сплетни о Принце Уэльском. Все придумано.


Оригинальный текст: Rags Martin-Jones And The Pr-nce Of W-les, by F. Scott Fitzgerald.


Яндекс.Метрика